БУНТ, КОТОРОГО НЕ БЫЛО. Часть третья.

На территории МГУ прошел митинг студентов в защиту Ельцина. А на площади у мет­ро "Улица 1905 года" двое неформалов попытались организовать пикет со сбором под­писей под воззванием, требующем гласного решения "дела Ельцина". Вскоре их окру­жила внушительная толпа сочувствующих. "Видимо, очень скоро о нас доложили куда следует – вспоминал позднее  Андрей Исаев (тогда анархист, сегодня член политсовета Единой России), один из пикетчиков, на груди которого висел порт­рет опального партийного функционера, - и один за другим стали появляться милицио­неры всех рангов - от постового до полковника. Все они явно не знали как себя вести. Никто не хотел брать на себя ответственность за разгон манифестации в защиту одного из коммунистических лидеров. Они ходили вокруг нас и уговаривали: вы хорошие ребя­та, умные, вам это всё ненужно, зачем собирать людей, уходите.

Через некоторое время появился некий, кажется, райисполкомовский начальник с помощниками. Эти вели себя более жестко: потихоньку обошли сзади, один обхватил меня за плечи, а другой сорвал портрет Ельцина и бросил его в грязь. Мой товарищ громко спросил: "Вы отдаёте себе отчет, что порвали портрет кандидата в члены По­литбюро?" Люди из райисполкома стушевались и растворились в толпе (...) А к нам по­дошёл офицер милиции и сказал: "Вы задержаны, идите к машине" (...) В отделении нас очень любезно допросили и через три часа выпустили". ["Век" №39, 1997]

Однако далеко не все в столице спешили становиться в тесные ряды сторонников Бориса Николаевича. Среди либеральной интеллигенции наибольшее распространение получила версия, согласно которой, Ельцин своим сумасбродным поведением вызвал резкое усиление консервативного крыла в Политбюро. И именно под давлением ретро­градов Горбачев был вынужден пожертвовать одним из наиболее ревностных сторонни­ков своего реформистского курса. Парадоксальность ситуации с октябрьским Пленумом заключалась в том, что по сути дела все сказанное на нём о Ельцине можно было пере­адресовать Горбачеву. Попыткой такого, с позволения сказать, «перевода стрелок» стала публикация в марте 1988 года знаменитой статьи Нины Андреевой "Не могу поступить­ся принципами". Напечатанный в отсутствие Генсека, этот "антиперестроечный мани­фест" был разрекламирован Лигачевым как руководство к действию. Статья сразу была перепечатана региональной прессой. Её одобряли на проходящих партсобраниях. Толь­ко возвращение в Москву Горбачева и Яковлева смогло предотвратить расшатывание трона. Так спровоцированное Ельциным наступление ортодоксов едва не обернулось реакционным реваншем.

Подобную ситуацию предвидел Гавриил Попов - будущая правая рука Бориса Ельци­на и главный идеолог "ДемРоссии". Тогда же, в 1987 году, он опубликовал в "Москов­ских новостях" (№ 51, 1987год) довольно резкую, но удивительно точную статью о бу­дущем "первом всенародно избранном". Он назвал позицию Ельцина авторитарным консервативным авангардизмом. "Авторитарным - так как главными действующими си­лами перестройки объявляются не массы, а руководители. Авангардизмом - потому что, будучи горячим сторонником перестройки, Борис Ельцин пытался достичь её цели в один - два прыжка, оставляя позади объективную реальность в виде множества серьёз­нейших проблем, требующих поэтапного решения и многотрудной повседневной рабо­ты. Консервативным - поскольку подобный метод, будучи заведомо обречённым на бес­плодность, способен лишь дискредитировать перестройку, независимо от субъективных намерений авангардистов, а потому отвечает интересам наших консерваторов...

В Москве нам предложена была ситуация с единственным героем перестройки, ос­тальным отводится роль восхищённых зрителей в театре одного актёра. Давно и хорошо известно, однако, что идеи благодетельствования сверху неизбежно вырождаются в тот или иной вариант "казарменного коммунизма". А в нашей истории с призывами к "на­вязыванию" революции, "форсированию" её, к "перетряхиванию кадров" широко высту­пал Л.Троцкий, в практической деятельности руководствовался подобными лозунгами И.Сталин.

Таковы глубинные корни современного авангардизма - этого "пристанища Бесов перестройки".

Между тем столь резкую поляризацию мнений по отношению к событиям, связанным с октябрьским Пленумом, вызвал не столько сам факт "падения" Ельцина, сколько его судьбоносная речь, которая практически сразу после Пленума начала свою самостоя­тельную жизнь.

Так может быть все-таки была НАСТОЯЩАЯ крамола в речи московского градоначальника? Ведь советская история знает немало примеров «сглаживания» текстов выступлений, которые публиковались в партийной печати. Увы! Недавно рассекреченная президентским архивом полная стенограмма Октябрьского пленума ставит жирный крест на мифе о бунтарском спиче Ельцина. В открытых для исследователей материалах отражены все стадии фильтрации текстов выступлений на партийном форуме. Сначала текст для правки давался самому докладчику. После авторских правок стенограмма передавалась профессиональному корректору, и только после его исправлений текст передавался для публикации. Перед вами первая публикация подлинного варианта стенограммы с единственными (!) корректорскими правками. [РГАНИ (Российский архив новейшей истории) Ф.2, оп.5, д.85, л.1-5]

Для сравнения, вот каким правкам была подвергнута речь Горбачева на том же пленуме:

Между тем судьбоносная речь опального партийного боярина, практически сразу после пленума начала свою самостоя­тельную жизнь. Тогдашняя правая рука Ельцина и главный редактор «Московской правды» Михаил Полторанин позднее в телеинтервью признался, как он с друзьями-единомышленниками ловко воспользовался возникшим после Октябрьского пленума информационным вакуумом. Нашумевшая речь московского градоначальника была фактически засекречена, а спрос на правдивое слово был огромным, и группа журналистов для раскрутки своего кумира довольно быстро сочинила и запустила в народ оппозиционный памфлет, который выдавался за крамольное выступление Ельцина.  

В пользу версии открытой фальсификации речи Бориса Ельцина говорит и тот факт, что никто из сотен человек, присутствовавших на пленуме до сих пор не заявил о том, что опубликованная в партийной печати речь была подвергнута цензурным правкам, а выступление, разошедшееся по рукам, является подлинным.

Вот выдержки из сочиненного спича Ельцина (как говорится, по­чувствуйте разницу). [Цитируется по изданию "Референдум, журнал независимых мнений, 1987-1990", с.159-160]

Досталось супруге Горбачева: "Очень трудно работать, когда вместо конкретной дружеской помощи получаешь только одни нагоняи и грубые разносы. В этой связи, товарищи, я вынужден был просить По­литбюро оградить меня от мелочной опеки Раисы Максимовны и от её почти ежедневных телефонных звонков и нотаций».

Была раскрыта тема борьбы с привилегиями номенклатуры (тот самый акцент на социальную зависть, ставший впоследствии основным коньком Ельцина в его борьбе за власть): «Мне трудно объяснить рабочему завода, почему на семидесятом году жизни его по­литической власти, он должен стоять в очереди за сосисками, в которых крахмала больше, чем мяса, а на наших, товарищи, праздничных столах есть и балык и икорка, и другие деликатесы, полученные без хлопот там, куда его и близко не пустят. Как я дол­жен объяснить это ветеранам Великой Отечественной войны и участникам гражданской, которых сейчас уже можно пересчитать по пальцам. Вы видели список продуктов из праздничного заказа? А мне принесли, показали. И каково мне выслушивать их, когда они говорят, что это объедки с барского стола? И вы понимаете, товарищи, чей стол они имеют ввиду! Как я должен смотреть им в глаза? Ведь они же не щадя жизни, завоевали и вручили нам власть. Что я могу им теперь ответить? Может, товарищ Лигачев мне подскажет»?

Не обошел своим вниманием коллективный Ельцин и острую афганскую тему: «И ещё один вопрос, ещё один тяжелый вопрос, доставшийся нам в наследство. Это - Афганистан, товарищи. И я думаю, что тут не может быть двух мнений. Этот вопрос на­до решать как можно быстрее. Надо выводить оттуда войска. И, я думаю, именно этим вопросам должен заняться вплотную товарищ Шеварднадзе, а пока он занимается другими, - на мой взгляд, менее горящими делами".

Именно эта "речь Ельцина", в которой мало общего с подлинником, стала документом политического фольклора. Она напоминает подметные письма, распространявшие­ся Пугачевым. Все здесь наивно. Но именно в этой наивности и простоте - страшная си­ла этой фальшивки. Так наивно мыслят многие. В этой наивности - приближение к на­родному сознанию. Стремление обывателей к социальной справедливости через экс­проприацию "излишков" у "голодающей номенклатуры" (по известному принципу: отнять и поделить), соединилось с идеологией во­инствующего антибюрократизма. Олицетворением того и другого стал Борис Ельцин.

Его выдуманная "речь", разошедшаяся по стране уже создала леген­дарного Ельцина взамен реального. Текст этого «выступления» читали, передавали друзьям, перепечатывали и переписывали от руки, отсылали в другие города и даже продавали. Так выдуманный, идеализированный и героизированный Ельцин зажил независимой жизнью - как народный ходатай и отчаянный смель­чак, и потом уже реальному Ельцину ничего другого не оставалось, как соответствовать сотворённому из него народному мифу. Народ повел его за собой.

Ну а чем это все закончиться предсказал сам же Ельцин в ноябре 1988 года. На встрече со слушателями Высшей ком­сомольской школы будущий лидер оппозиции фактически рассказал краткий курс своей будущей политической биографии: "Конечно, нельзя так сказать только по одним выступлениям о человеке су­дить. Послушаем на трибуне кого-то: "Ох, как это здорово! Давай его двинем. Двинули, а работать он не может". [РГАНИ Ф.89, оп.20, д.11, л.7]

Там же будущий лидер оппозиции заявил: "Я никогда не был в оппозиции к Горбачеву. Мало того, я его, конечно, поддерживаю, его инициативу и начинания. Я скажу, что это лидер партии и единомышленник". [РГАНИ Ф.89, оп.20, д.11, л.4]

Вместе с тем, нельзя не заметить, что авторы крамольного выступления намеренно не пытались придать ему наукообразную форму. Не зная, как и на каких принципах надо бы организовать жизнь общества и страны, чтобы впредь избежать возможных проблем, они прибегают к романтическому пафосу отрицания. Вообще весь разговор переведён ав­торами именно в сферу морали, - и как раз поэтому его речь так эмоционально убеди­тельна, - нравственные оценки всегда ближе обыденному сознанию, чем результаты политического анализа.

Но всё-таки каков же должен быть политический результат призывов "оратора"? А таков, что автор предлагает прямо и круто воспользоваться властью для решения всех проблем. Ему кажется, что можно единым волевым усилием прогнать негодных чиновников, накормить ветеранов балыком и остановить войну в Афганистане. А если власти не хватит? Значит, взять всю полноту власти в свои руки!

Итак, замысел Ельцина состоял в том, чтобы повысить авторитет партии и с помо­щью её очищенного аппарата, по сути дела, проводить перестройку танками. По революционному решительно.

Для осуществления своего плана, Ельцину необходимо было возраще­ние к реальным рычагам власти. И, несмотря на перенесённое им унижение на Октябрь­ском пленуме, он уже в июле 1988 года просит для себя политической реабилитации на XIX партийной конференции:

"Товарищи Делегаты! Реабилитация через 50 лет сейчас стала привычной, и это хорошо действует на оздоровление общества. Но я лично прошу политической реабили­тации все же при жизни. Считаю этот вопрос принципиальным...

Я остро переживаю случившееся и прошу конференцию отменить решение Плену­ма по этому вопросу. Если сочтёте возможным отменить, тем самым реабилитируете меня в глазах коммунистов. И это не только личное, это будет в духе перестройки, это будет демократично и, как мне кажется, поможет ей, добавив уверенности людям". [«Всесоюзная конференция КПСС 28 июня-1июля 1988 г.: Стенографический отчет». Т.2, с.61]

Казалось бы, если Ельцин сознательно шел на конфликт с руководство партии, то он должен был окончательно сжечь за собой все мосты. Тем более он сам уверял: "С первых дней работы в Политбюро меня не покидало ощущение, что я какой-то чудак, а ско­рее, чужак среди этих людей". Так зачем же, спрашивается, после нескольких месяцев избавления от такой дурной компании снова напрашиваться в ее тесные ряды? Кроме того, еще 3 ноября 1987 года Горбачеву доставили записку от Ельцина, в которой тот просил оставить его на посту первого секретаря МГК КПСС. А ведь на Октябрьском пленуме он ясно дал понять, что просит его освободить от этой обузы.

Видимо, на самом деле, Ельцин верил в сохранившуюся по отношению к нему благосклонность Горбачева. И то, что рано или поздно он будет им востребован. Свидетельством тому может служить и поздравительная телеграмма, отправленная Борисом Ельциным на имя генсека 7 ноября 1988 года: "Уважаемый Михаил Сергеевич! Примите от меня поздравления с нашим Великим праздником - 71-ой годовщиной Октябрьской революции! Веря в победу перестройки, желаю Вам силами руководимой Ва­ми партии и всего народа полного осуществления в нашей стране того, о чем думал и мечтал Ленин". [А.Зевелев, Ю.Павлов "Созидатель или разрушитель? Б.Н.Ельцин: Факты и размышления", с.17]

Какой уж тут бунт?