25 ноября, когда должно было состояться решающее заседание Государственного совета, в день, который мог стать датой политического рождения нового Союза, в Ново-Огарево царила атмосфера торжественной приподнятости. Казалось, было предусмотрели все, кроме замысла противников Союза. Именно к этой дате был приурочен ими смертельный удар по новоогаревскому процессу.
Заседание Госсовета началась с жесткого спора. [29] Начало ему положил Ельцин, внезапно заявивший, что в российской позиции возникли «новые моменты», которые не позволяют ему парафировать проект договора в представленном виде. «Разговоры в комитетах Верховного Совета, - утверждал он, - показывают, что российский парламент не готов ратифицировать концепцию единого союзного, даже конфедеративного государства. Нас больше устроила бы формула Союза как конфедерации демократических государств. Давайте вернемся к этому вопросу или отразим оговорки России в отдельном протокольном заявлении».
Горбачев, реагируя на это заявление, решительно возразил:
«…Но тогда мы опрокинем то, о чем уже договорились. Мы ведь в прошлый раз несколько часов обсуждали все эти формулировки. Оповестили страну о том, что выработали сообща. Начинать все сначала просто несолидно, не говоря уже о том, что у нас есть вполне определенный мандат съезда».
В пику Горбачеву позицию Ельцина поддержал Шушкевич, державшийся до этого более осторожно. На предыдущем заседании Государственного совета именно он предложил прибегнуть к процедуре парафирования текста Союзного договора президентами, чтобы гарантировать его безболезненное «прохождение» через парламенты. Сейчас его аргументация была совсем иной. Поскольку из-за нехватки времени текст будущего договора не был обсужден в комиссиях парламента, там, мол, могут возникнуть возражения. Поэтому было бы правильным отложить парафирование документа.
После его выступления стало очевидным, что некоторые из республиканских президентов, участвовавших в работе Госсовета, договорились торпедировать достигнутую договоренность. Оценив сложившуюся ситуацию, Горбачев решил принять бой.
«…То, что вы затеваете, — сказал он, обращаясь к Шушкевичу, но на деле адресуя свои слова Ельцину, — не просто проволочка: вы отвергаете то, о чем все договорились, разрушаете саму основу будущего документа».
Вокруг двух антагонистических позиций начали складываться свои альянсы. На стороне союзного президента решительно выступил вице-президент Казахстана, заменявший на этом заседании Назарбаева: «Мы за формулу, согласованную на прошлом заседании, то есть за конфедеративное союзное государство, а не за какое-то облако в штанах».
По другую сторону, в лагере Ельцина поднял голос узбекский лидер Каримов: «Нельзя парафировать этот текст до тех пор, пока его не обсудили в комиссиях парламента».
Горбачев со своей стороны принял брошенный ему вызов: «Если с этого заседания выйдем без парафированного общего текста, последствия могут быть непоправимыми. Страна находится в хаосе, а вы начинаете маневрировать».
Горбачева стали уговаривать «не горячиться». Дескать, надо соблюсти демократическую процедуру и не решать проблемы до того, как будет уяснена позиция парламентов. Шушкевич даже попытался придать своим возражениям чисто «технический» характер: речь, мол, идет всего лишь об отсрочке на каких-нибудь 10 дней и о несущественных поправках. После этого Белоруссия, без каких бы то ни было поправок, подпишет и ратифицирует документ.
Столкнувшись с решительными возражениями Горбачева, Ельцин тоже несколько «сдал назад», заявив, что имеется в виду не отказ от согласованного текста — его можно было бы направить всем республикам, сопроводив лишь протокольной записью с новыми замечаниями. Тем не менее, несовместимость позиций сторон оставалась.
Со своей стороны Горбачев выдвинул предложение: обратиться к парламентам и стране с единым документом. При этом члены Государственного совета должны взять на себя обязательство защищать и отстаивать его в ходе обсуждения. Ссылки на необходимость дождаться решения Украины «о независимости» он отверг, указав, что предпосылкой успешного противостояния сепаратизму на предстоящем украинском референдуме было бы своевременное заявление с «четких позиций» главами других республик.
Свое краткое выступление он завершил следующими горькими словами: «Если не одумаетесь, будет беда… Я вынужден констатировать, что руководители республик в наиболее ответственный и даже опасный момент занимаются политическими маневрами, меняют собственные позиции. В этих условиях они должны были бы сказать откровенно, что не хотят больше Союза. Я лично думаю, что, поступая таким образом, идя на то, чтобы угробить государство, вы берете на себя тяжелую ответственность.
У меня чувство глубокого разочарования. Я не понимаю, как вы собираетесь дальше жить – ведь, создав богадельню вместо единого государства, вы замордуете общество. Мы и так захлебываемся в дерьме… В общем, подумайте сами, но учтите, что если вы отвергнете вариант конфедеративного государства, то дальше двигайтесь без меня.» [30]
Сказав это, он объявил перерыв и двинулся к выходу. Вслед за ним поднялись и вышли из зала его помощники, эксперты, руководитель президентского аппарата и союзные министры: Е. Шапошников и Э. Шеварднадзе. Остались республиканские президенты.
Горбачеву было ясно, что на этом нельзя ставить точку. Подобный шаг означал бы фактическое признание распада Советского Союза. Следовательно, надлежало продолжить поиски компромисса. Главное в данный момент – сохранить, пусть размытую, цельность государства. Издержки уступок можно будет минимизировать в более спокойной и устойчивой обстановке.
Уединившись с помощниками, президент стал искать приемлемые уточнения для видоизмененного проекта решения. Смысл этих уточнений сводился к тому, чтобы взамен парафирования текста договора сопроводить его коллективным обращением всех членов Госсовета к республиканским парламентам с просьбой рассмотреть договор и сформировать полномочные делегации для его подписания. Этот вариант и был передан тем, кто остался в зале заседаний. В свою очередь, там был подготовлен свой компромиссный текст. С ним Ельцин и Шушкевич пришли к Горбачеву.
Оказалось, что в главном подготовленные проекты совпадали. Поэтому свести их вместе удалось довольно быстро. После этого на возобновившемся заседании Госсовета его члены вновь прошлись по тексту. При этом Ельцин вроде бы согласился не требовать исключения из него формулы о конфедеративном союзном государстве.
Под совместном коммюнике о заседании Государственного совета поставили подписи все присутствовавшие представители республик. Однако выйти к прессе они не захотели. Горбачеву пришлось объясняться с нею в одиночку. Он не скрывал своего разочарования полученными результатами, подчеркнув, что на прошедшем заседании республиками был сделан шаг назад от Союза. Однако в тот момент мало кто из свидетелей события отдавал себе отче в том, насколько опасным, чреватым трагическими последствиями был этот шаг.
Противники сохранения Союза существенно приблизились к своей цели. Фактически решение было попросту отложено. И ельцинская команда в полной мере использовала возникшую паузу, чтобы окончательно отправить нелюбимого пациента «на тот свет».
Преддверием предстоящей решающей схватки стала состоявшаяся на том же заседании Государственного совета пикировка между Ельциным и Шеварднадзе. Поскольку последний поддерживал добрые отношения с российским президентом и с его согласия был вновь назначен союзным министром иностранных дел, он считал, что вправе рассчитывать на «режим большего благоприятствования», чем его предшественник на этом посту — Борис Панкин.
Однако попытка Шеварднадзе расширить поле деятельности союзного МИДа, обозначенное, кстати, в тексте Союзного договора, встретила ледяной прием со стороны Ельцина. Более того. Тот даже взял назад данное им ранее обещание не создавать собственные российские посольства.
Читать полностью: http://www.lawinrussia.ru/node/46598
«Правда» 26.11.1991
«Известия» 26.11.1991
«Известия» 26.11.1991
«Известия» 26.11.1991