Благодаря президенту СССР Михаилу Горбачеву на постсоветском пространстве расширились "степени свободы", отметил российский историк Виктор Мироненко.
2 марта, 2021
30 лет моей жизни прошли в общении с Горбачевым. В памяти личного компьютера хранятся записи о наших встречах, беседах, поездках и делах. Лежит в ящике стола и ждет своего часа подготовленный им не так давно для интервью текст с надписанным от руки по моей просьбе словом "напутствие".
Когда-нибудь, мне хочется верить в это, уйдут мои нынешние заботы, связанные с Россией и Украиной, с их, мягко говоря, непростыми отношениями, исправлению которых я пытаюсь в меру моих сил содействовать, и я напишу книгу. Название ей уже придумал. Она будет называться "Счастливый человек" и будет посвящена Горбачеву, не столько как политику, об этом уже очень много сказано, сколько как человеку, каким я его вижу и буду помнить всегда.
Сразу хочу предупредить всех, кто плохо к нему относится или видит в нем причину всех постигших нас бед, – так не считаю. Главную беду он от нас отвратил. И не только от нас. О ней мне как-то образно и убедительно сказал митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим (Нечаев).
На мой вопрос, есть ли в Библии прогноз, предсказание, он ответил, что предсказаний в ней нет. Затем, подумав, добавил, что одно предсказание там все-таки есть – "всем хана". Но, говоря о главной беде, имею в виду не только то, что благодаря здравому смыслу и личным качествам Горбачева, Тэтчер, Рейгана, Миттерана, Коля и Накасоне была если не снята, то отодвинута угроза ядерного армагеддона. Сегодня она вновь замаячила на политическом горизонте. Не меньшей, а может быть и большей, уже полностью заслугой Михаила Сергеевича было то, что, желая этого или нет, он помог России, Украине и еще 13 странам выйти с минимальными на тот момент потерями из великой российской революции, так и не ставшей всемирной, как обещали, но угрожавшей стать перманентной.
То, что они все потеряли потом на выбранном пути все, нельзя ставить ему в вину. Когда в 1996 году мы обсуждали с Михаилом Сергеевичем его решение принять участие в выборах президента России и его предложение возглавить предвыборный штаб, я спросил, зачем это ему нужно. Меня буквально сразила искренность ответа: хочется общения с людьми. Чтобы сказать им, что не снимает с себя ответственности за все, случившееся до декабря 1991-го. Но в том, что произошло потом, он участия не принимал и ответственности за это нести не может. Все или почти все, что делалось потом, делалось вопреки тому, что он предлагал и пытался сделать.
Он хочет воспользоваться предвыборной кампанией, чтобы получить доступ к российским СМИ и рассказать людям об этом. Я прекрасно понимал, как невелики будут наши шансы победить "сладкую парочку" – Ельцин vs Зюганов. Но от предложения возобновить общение после шестилетнего перерыва в тех условиях, в которых он тогда находился, и принять участие в его предвыборной кампании – отказаться я не мог. Если я отказался бы, то, наверное, просто перестал бы себя уважать.
И еще об одном, по-видимому, должен предупредить. Не могу быть объективным в отношении к этому человеку. Все годы моей московской жизни я был, если можно так выразиться, человеком из его "команды". Однажды на очень непростом для меня жизненном рубеже, когда я решил, что все, что мог сделать в комсомоле, уже сделал и большего сделать не смогу, я пришел к Яковлеву, с которым меня связывали добрые отношения, посоветоваться, как мне быть. Он произнес фразу, которой я тогда не придал значения, но которая предопределила мою последующую жизнь, политическую во всяком случае. "Он тебя не отпустит", – сказал Александр Николаевич. Тем не менее тогда я ушел, но шесть лет спустя, когда Михаил Сергеевич позвал меня, моя жизнь во второй раз круто изменилась.
Как формировалось мое отношение к Горбачеву
Наверное, в кратком очерке, приуроченном к юбилею, было бы не совсем уместно пытаться описать мои отношения с юбиляром, да и вряд ли кому-то, кроме меня самого, это интересно. Ограничусь несколькими эпизодами, которые во многом сформировали мое отношение к Горбачеву и, возможно, его отношение ко мне. Эпизодами, которые могут добавить несколько штрихов к его коллективному портрету на фоне времени.
Эпизод первый. Моя встреча с Горбачевым случилась в 1984 году. Комсомол отмечал 60-летие присвоения ему имени Ленина. По этому случаю в Колонном зале Дома союзов в Москве было проведено торжественное собрание. Отпраздновать с комсомольцами пришли секретарь ЦК КПСС Горбачев и первый секретарь Московского горкома КПСС Гришин.
Мероприятие, как водится, было долгим и скучным. Я был в зале и наблюдал за президиумом. Гришин просидел все собрание, как монумент. Ни одной эмоции на лице, ни одной заметной реакции на происходящее. С другого края стола президиума сидел Горбачев. Его поведение разительно отличалось. Он живо реагировал на все происходившее. Провожал глазами комсомолок, обращался с вопросами к сидевшим рядом с ним комсомольцам, реагируя на то или иное выступление. Он не выступал, насколько я помню. Но этого и не требовалось. Он все сказал своим поведением. На фоне прочно утвердившейся мертвечины официоза да еще в условиях "междуцарствования" оно выглядело одновременно вызывающим и обнадеживающим. Так что первые "смотрины" будущего генерального секретаря ЦК КПСС, во всяком случае для меня, состоялись именно тогда.
Эпизод второй. В следующий раз Горбачев удивил меня и не только, я полагаю, в декабре 1985 года. Тогда я еще работал в Киеве и, открыв как-то утром свежий номер "Правды", прочел, что генеральный секретарь ЦК КПСС принял участников проведенного Айтматовым Иссык-Кульского форума. Ничем не примечательное краткое информационное сообщение нанесло сокрушительный удар по моему тогдашнему мировоззрению. Я был убежден в неизбежности и необходимости классовой борьбы, в том, что это борьба за справедливость. И вдруг "вождь", лидер партии говорит о том, что есть нечто более важное – общечеловеческие ценности, которые выше любых других.
Помню, что внутри меня все восставало против этого. Мое воспитание, все, что знал и во что верил, было поставлено под сомнение. Не знаю, где, когда и как засомневался сам Горбачев, но для меня и, уверен, не только для меня наступало время переоценки, переосмысления того, как мы живем и во что верим.
Эпизод третий. Весна 1988 года. Только что состоялись выборы народных депутатов СССР. Форма выборов была довольно сложной, многоступенчатой, но это были уже выборы. Много местных партийных начальников, живших в уверенности, что депутатский мандат – лишь приложение к месту в партийной иерархии, его не получили. Для них это был шок. Горбачев не часто звонил мне – тогда первому секретарю ЦК ВЛКСМ.
Хотя телефон прямой связи стоял у меня на столе, я им практически не пользовался. Той весной он как-то зазвонил. Я поднял трубку и услышал знакомый голос генсека. Не могу дословно воспроизвести тот наш с ним короткий разговор, но смысл могу передать довольно точно. Он спросил, что я думаю о прошедших выборах. Я сказал, что оцениваю сам факт их проведения высоко. Для молодых людей, с которыми работаю, это было, возможно, первым зримым подтверждением серьезности наших намерений изменить нашу и их жизнь, расширить степени свободы, открыть новые возможности. Он спросил меня, действительно ли я так думаю. Я подтвердил, и тогда он пригласил меня на заседание политбюро ЦК КПСС, на котором этот вопрос должен был обсуждаться. Чувствовалось, что он опасается этого разговора и нуждается в поддержке.
На заседании, состоявшемся через несколько дней, разговор действительно зашел о том, что выборы стали поражением партии. Уже не помню, кто именно говорил это, но, по-моему, те, кто к своему большому удивлению депутатом не стал. Возможно, именно из-за очевидной двусмысленности такой позиции она не нашла отклика у большинства участников. Михаил Сергеевич успокоился, обрел привычную для него уверенность и в конце заседания предложил послушать, "что обо всем этом думают комсомольцы".
Выступление на таком политическом уровне даже для первого секретаря ЦК ВЛКСМ было делом не частым и, разумеется, волнующим. Наверное, "ветер перемен" уже кружил мне голову. Сказав то же, что я говорил накануне Михаилу Сергеевичу по телефону, добавил, что недавно в Праге встречался с товарищем Гусаком и он сказал мне кое-что, имеющее отношение к сегодняшнему разговору. Окончательно успокоившийся, как мне показалось, Горбачев с некоторой иронией спросил, что такого интересного мне сказал товарищ Гусак. Я ответил, что товарищ Гусак на мой вопрос, не обидно ли ему, живой легенде чехословацкой политики, что уже не ему, а Якишу принадлежит "первая скрипка", сказал, что нет большей глупости для политика, чем обижаться на "собственный народ".
Он остался человеком
Четвертый эпизод. Германия 1999 года. Узнав о тяжелой болезни Раисы Максимовны, я решил поехать в Мюнстер, где с ней находился Михаил Сергеевич, чтобы поддержать его. Уже не помню всех обстоятельств той поездки, но одно врезалось мне в память. Кто-то из врачей попросил меня сказать Михаилу Сергеевичу, чтобы он хотя бы ненадолго выходил из палаты жены, позволяя врачам и медицинскому персоналу делать их работу. В этой связи мне припоминается рассказ Михаила Сергеевича о том, как он и Раиса Максимовна приняли, может быть, самое важное "политическое" решение в их жизни.
У них была многолетняя привычка долго гулять вдвоем по вечерам и обсуждать прошедший день и какие-то вопросы, которые их занимали. Вечером в день избрания генеральным секретарем во время такой прогулки они обсуждали, как им себя вести теперь, когда они у всех на виду. Не без оснований беспокоились, как будут восприняты их отношения. Решение, которое они тогда приняли, действительно, на мой взгляд, было самым важным и для них, и для нас: ничего не менять в своем поведении, оставаться такими, какими они есть.
Пятый эпизод. Март 2011 года, канун 80-летия Михаила Сергеевича. Дело было в комнате для совещаний прямо напротив его рабочего кабинета на четвертом этаже здания "Горбачев-Фонда", что на Ленинградском проспекте в Москве. Он, как всегда, сел в кресло в торце стола. Отхлебнув принесенный нам чай, о чем-то задумался.
В последнее время он часто "выпадал" из наших бесед и даже вообще из реальности. Нужно было привлечь его внимание, вытащить откуда-то, куда он постоянно мысленно уходил. Я что-то сказал. Он не ответил, но возвратился и как-то мягко, но пристально посмотрел на меня. Отодвинул пустую чашку и заговорил: "Ты знаешь, Виктор, а я ведь счастливый человек".
Несколько обескураженный неожиданным для меня поворотом разговора я не нашел ничего лучшего, как ответить ему, что последние 20 лет я только и делал, что убеждал его в том, что он счастливый человек. "Да, ты прав, – сказал он. – Я действительно счастливый человек. Посуди сам, деревенский мальчишка, не закончивший учебу в школе из-за войны, поступил в Московский университет. Окончил его и встретил настоящую любовь. У меня прекрасная дочь, две замечательные внучки и вот уже и правнучка – Александра. Я очень многого добился в жизни. Там на вершине власти имел возможность делать то, что считал правильным и необходимым людям и моей стране. Я не был совсем свободен в своих действиях. Никто не бывает совершенно свободен в своих действиях, какой бы пост он ни занимал. Но степени моей свободы были большими, чем даже, например, у Сталина. И для этого мне никого не нужно было убивать. Далеко не все мне удалось осуществить из того, что я хотел и, наверное, мог сделать. Но кое-что важное мне все-таки удалось. Те люди, которые понимают это, и в моей стране, и в мире хорошо ко мне относятся. У меня много друзей. Их стало, конечно, меньше, чем тогда, когда от меня многое зависело, но те, что остались, – настоящие. Да, я, несомненно, счастливый человек".
Не помню, о чем мы говорили потом, но после его слов все, что я хотел ему сказать и что, наверное, говорил, не имело уже почти никакого значения.
Значение имело только пришедшее наконец осознание прожитого им и мной рядом с ним за эти долгие-долгие 25 лет с того памятного июльского дня 1986 года, когда я вошел в его кабинет на Старой площади:
– Ты согласен стать первым секретарем?
– Если я здесь, Михаил Сергеевич, значит, согласен.
Если я мог бы тогда знать, что ждет впереди меня, его, страну, которой он тогда управлял, этот человек, сидящий напротив меня в большом сером доме на Старой площади в Москве, в котором, как мне тогда казалось, сосредоточена была вся власть мира и для которого не было ничего невозможного. Если я только знал бы! Впрочем, даже если и знал бы, ничего не изменилось бы. Все правильно. Теперь я хорошо знаю, что мы свободны в рамках, строго очерченных личными и посторонними по отношению к нам обстоятельствами, в границах необходимого и неизбежного. Мы можем придать ему несколько индивидуальных черт, оттенков. Отдельные люди, как, например, этот человек, сидевший со мной в комнате с длинным столом и рядом пустых кресел, могут сказать, что они свободны и счастливы. Почему он так сказал?
Шестой эпизод, последний. Город Гронинген в Нидерландах 12 декабря 2003 года. Голландские социал-демократы пригласили Горбачева как лидера недавно созданной Социал-демократической партии России на очередной съезд. То, как делегаты съезда реагировали на его появление в зале съезда, описать трудно. Съезд на час превратился в шумное и, как мне показалось, совершенно искреннее чествование русского гостя. Горбачев выступил и уехал по своим делам, молодая сотрудница аппарата нашей партии Доценко из Брянска, пораженная такой реакцией голландцев, за ужином в гостинице спросила меня: "Виктор Иванович, как же так, посмотрите, как к Михаилу Сергеевичу относятся голландцы и как относятся у нас в России?!" Я не нашел ничего лучшего, как ответить: "Вот потому они – голландцы, а мы – россияне".
Послесловие. О Горбачеве можно спорить до хрипоты. У каждого из спорщиков будет своя система доказательств и убедительные свидетельства, и аргументы. Но есть одно, что не может быть оспорено, – степени свободы благодаря ему расширились. Что произошло потом, мы уже хорошо знаем. Нам это, мягко говоря, не нравится. Но мы не можем видеть и не видим, что могло бы произойти, если бы не Горбачев. В том, что касается нашего настоящего, нам нужно честно ответить лишь на один вопрос – в чем причина этого? В том, что пришла свобода, или в том, как мы все сообща ею распорядились, в том, что мы ее опять потеряли?
О Горбачеве нужно судить не только, а может быть, и не столько по тому, что он сделал. Срок, отведенный ему, был ничтожно малым по сравнению с масштабом задач, которые перед ним и нами встали. Судить о нем нужно также, а может быть, и в первую очередь по тому, чего он не сделал, обладая колоссальной властью и возможностями. Он не стал "царем" или богачом, не держался за власть, не настроил себе дворцов, не рассадил детей и внуков на синекуры, не отказался от своей любви… Он остался человеком.
Я ощущаю острую потребность вспомнить все мои встречи с Михаилом Сергеевичем Горбачевым, все наши разговоры. Мне это показалось важным. Мне захотелось попробовать написать его портрет – такой, каким я его видел. Возможно, если Бог даст силы и время, я напишу эту книгу. Она будет называться "Счастливый человек".
Источник https://m.gordonua.com/blogs/mironenko/obladaya-kolossalnoy-vlastyu-i-vozmozhnostyami-gorbachev-ne-stal-carem-ne-derzhalsya-za-vlast-ne-nastroil-sebe-dvorcov-on-ostalsya-chelovekom-1542172.html?fbclid=iwar0a-i5xqi8pq1yhtqrom1jx9yxcmt4yit3o9pngxs-ibg5ogt0y6ot9sla
===================
Мироненко В.И. Горбачев
К 90-летию со дня рождения М.С. Горбачева.
«Он человек был, человек во всем:
ему подобных мне уже не встретить…»
(У. Шекспир. Гамлет)
Незадолго до 90-летия М.С. Горбачева обстоятельства привели меня в здание Горбачев- Фонда, что на Ленинградском проспекте в Москве. Построено оно было после того, как у первого и последнего президента Союза ССР отобрали ранее предоставленное ему под создание фонда здание, на его личные средства и на средства людей, понимавших значение сохранения его интеллектуального и политического наследия для России, да и для всего мира.
Я хорошо помню день его открытия, надежды на то, что общими усилиями — самого М. Горбачева и оставшихся с ним соратников и единомышленников в России и в мире, а их было и остаётся немало, удастся объяснить его миссию и продолжить начатое им и несколькими другими мировыми лидерами того времени дело.
Отчасти это сделать удалось. Об этом свидетельствует хотя бы реакция на его юбилей. Так, например, по инициативе члена-корреспондента РАН Р. Гринберга были подготовлены и вышли в свет специальный номер журнала «Мир перемен» и книга в московском издательстве «Весь мир», где знавшие М. Горбачева люди поделились своими мыслями и о нем, и о его миссии.
Но в тот февральский вечер, когда я пришел в фонд, меня поразила камерность обстановки, теплой и уютной как всегда, располагающей к размышлениям и к откровенному разговору, но с очевидным для каждого несоответствием между масштабами наследия этого человека и ролью, которую ему довелось сыграть в судьбе и своей страны, и всего мира, с одной стороны, и возможностями, несмотря на самоотверженность немногочисленных его сотрудников, центра его изучения и разъяснения, с другой. Невольно напрашивалось нелестное для всех нас – россиян сравнение с помпезным, но бедным содержанием, центром Б. Ельцина в Екатеринбурге.
В этом я вижу одну из главных, если не главную причину того плачевного, прямо скажем, состояния, в котором находится наша страна и её отношения с окружающим миром. Горбачевым и о Горбачеве написано столько, что я не берусь что-либо к этому добавить. Разве что несколько эпизодов и неожиданных для меня аллюзий. Предложенный редакцией жанр эссе для этого как нельзя лучше подходит.
Пойди и посмотри
Увидев же звезду, они возрадовались радостью
весьма великою (Мф.2:9 - 11)
«Но Нафаил сказал ему: из Назарета может ли быть что
доброе? Филипп говорит ему: пойди и посмотри»
(Ин. 1:46-46)
В одной из своих последних книг воспоминаний М. Горбачев описал известные мне и ранее обстоятельства своего рождения.
«Спустя много лет мать (Мария Пантелеевна - мама Михаила Сергеевича - В.М.), - пишет он, - рассказала Ирине - своей первой внучке, - как я появился на свет. Когда начались роды, её переместили в хозяйственную часть (дома в селе Привольное на Ставрополье, где жили родители Михаила Сергеевича – В.М.). Положили солому. Постелили постель. Вот так — между жилой частью дома и хлевом — я и родился. Ирина, став взрослой, как-то вспоминая эту историю, сказала:
— Послушай, папа, ты родился как Иисус Христос.
— Да, ты это имей в виду… Но больше никому не говори» - сказал он и перевел разговор в шутку[1]. Шутки шутками, но, да простится мне эта аллюзия, но волхвы на этот раз событие пропустили и звезду не заметили.
Много позже в этой роли выступила премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер. После встречи с М. Горбачевым она сказала: «Я определенно нахожу, что он является человеком, с которым можно иметь дело…»[2]. Через несколько дней после этой встречи М. Тэтчер вылетела в Кэмп-Дэвид, чтобы убедить в этом президента США Рональда Рейгана. И ей это удалось, но не до конца.
Когда летом 1991 г. лидеры семерки фактически отказали М. Горбачеву в финансовой поддержке, М. Тэтчер, вспоминает П. Палажченко, пришла в советское посольство в Лондоне и в очень эмоциональной форме заявила о своем отношении к этому. “Она […] попросила о встрече с ним […] Переводил я, больше никого не было. «Что они наделали! – без предисловий начала разговор Тэтчер. – Сейчас, в самый трудный для вас момент, ограничились риторикой, словесной поддержкой. Этим политикам грош цена! Они ни на что не способны, они подвели вас!”»[3]. Что ж, действительно, как говорят англичане, «we rarely miss an opportunity to miss an opportunity»[4]
«В США в заслугу Рейгану обычно ставят то, что он одержал победу в холодной войне, - писал позже Джефри Сакс. - Если Горбачева и упоминают, то в связи с тем, что он сдался под давлением гонки вооружений, которую наращивал Рейган. Однако ключевым моментом в мирном окончании холодной войны стала не гонка вооружений в 1980-е годы и даже не усиливавшееся техническое и технологическое превосходство США. В “обычных” обстоятельствах упадок Советского Союза мог привести к насилию и к военным авантюрам. Советский Союз прекратил свое существование добровольно, несмотря на имевшиеся у него десятки тысяч ядерных боезарядов […], решающее значение имела личная преданность Горбачева делу мира и демократии. Нравственное лидерство стало причиной мирной кончины безнравственной системы. Запад мог сделать намного больше для поддержания демократических реформ Горбачева»[5].
В этом я с Дж. Саксом полностью согласен. Запад этого не сделал. Трудно сказать, чего в поведении западных лидеров было больше: искреннего недоверия или скрытого умысла. С одной стороны, их можно понять. После десятилетий «холодной войны» им, действительно, трудно было свыкнуться с мыслью о том, что из Москвы, из Кремля «может ли быть что-то доброе». Но, я бы не исключал желание предстать победителями в войне, которой не было. Но то, что поверь они тогда М. Горбачеву и окажи ему помощь, мы бы жили сегодня в совершенно другом мире, очевидно. Во всяком случае я в этом совершенно убежден.
Не от мира сего
Царство Моё не от мира сего […] ныне Царство Моё не отсюда.
(Ин. 18:36)
В Михаиле Сергеевиче меня всегда поражало несоответствие его поведения тем представлениям о главе государства, вожде, которые были сформированы во мне моим воспитанием.
«Первые дни после избрания генсеком, - пишет он, - Раиса снова и снова спрашивала меня:
— Что делать? Как себя вести?
— Мы не будем ничего менять. Как мы вели себя, так и будем вести дальше. Как поступали, так и будем поступать»[6].
Так они себя с женой и вели. Как-то он назвал это принятое на традиционной их вечерней прогулке с женой в день его избрания генеральным секретарем решение самым важным решением в своей жизни. И я думаю, он прав. Потому что главное, чего нам не хватало, не хватало нашему «реальному социализму» — это уважения к этой, а не какой-то будущей жизни, грешной и праведной, своей и единственной у каждого человека. Нам никак не удавалось представить себе главу государства или правительства человеком, на которого волею судеб и его соотечественников возложена тяжелая работа по разумной организации общего жизненного пространства, заслуживающего поэтому внимания и уважения, но не более того.
Если вести речь о Горбачеве в жизни, не могу не вспомнить прочно засевший в моей памяти эпизод поездки в Мюнстер в начале сентября 1999 г., где в клинике находились Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна. Кто-то из обслуживающего персонала больницы, приняв меня, по видимому, за родственника (мы тогда долго гуляли по берегу реки, где немцы, узнавая его, здоровались и выражали своё сочувствие его беде), обратился ко мне с просьбой уговорить Михаила Сергеевича хотя бы не надолго выходить из палаты жены, чтобы они могли произвести какие-то неотложные процедуры. Да, человеческого в Горбачеве было много, непозволительно много для человека в его положении.
Познакомившись позднее со вторым украинским президентом Леонидом Кучмой и поближе узнав его, я пришел к убеждению, что у них с Горбачевым есть нечто общее, что предопределило их поведение в критических ситуациях. И того, и другого обвиняли в том, что они не использовали в полной мере силу - один в 1990 - 1991 гг., другой в 2004 г. А они не могли! Оба выросли в деревне, где трудно что-то скрыть и где даже одно отступление от общечеловеческих норм, как их там представляют, может навсегда сформировать твой образ, похоронить тебя в глазах односельчан. У человека, выросшего в таких условиях не могут, мне кажется, не сформироваться табу, нравственные границы, через которые невозможно переступить, не разорвав своего сердца, или как волку в загоне пересечь линию флажков.
Тогда в Мюнстере, чтобы как-то отвлечь его, я попросил подписать обращение к студентам Московского Института Молодежи - бывшей Высшей комосомольской школы, где я тогда работал. Он согласился и написал: «Теперь нам понятно, что ненависть, насилие и война коренятся глубже политики – в сознании миллионов людей, как властвующих, так и страдающих от злоупотреблений властью, ведущих не по своей вине жизнь, унижающую достоинство Человека, наполненную страданием, страхом и ненавистью». Что тут еще добавить? Не от мира сего было его «царство».
Откровение
«…Нет ни Еллина, ни Иудея».
(Гал. 3:28)
Моя первая встреча с М. Горбачевым случилась в 1984 г. По случаю отмечавшегося 60-летия присвоения комсомолу имени В. Ульянова (Ленина) в Колонном зале Дома Союзов в Москве состоялось торжественное собрание.
Мероприятие посетили секретарь ЦК КПСС М. Горбачев и первый секретарь Московского горкома КПСС В. Гришин. Было оно, как водится, долгим и скучным. Я наблюдал за президиумом. В. Гришин просидел все собрание неподвижно, как монумент. Ни одной эмоции на лице, никакой реакции на происходящее. Поведение М. Горбачева разительно отличалось. Он реагировал на происходившее. Провожал глазами комсомолок. О чём-то спрашивал сидевших рядом с ним в президиуме молодых людей. Он не выступал, но этого и не требовалось. Он все сказал своим поведением. На фоне прочно утвердившегося официоза в условиях «междуцарствования» оно выглядело одновременно вызывающим и обнадеживающим.
Я не знаю, что происходило в сознании нового молодого генерального секретаря, принадлежавшего уже к совершенно другому, чем ранее, поколению советских людей, но в моем сознании он произвел переворот, то, что иногда называют «поворотом Коперника». 22 октября 1986 г. в газете «Правда» был опубликован краткий комментарий встречи М. Горбачева с участниками организованного писателем Ч. Айтматовым Иссык-Кульского форума. На ней М. Горбачев заявил о смене политических приоритетов с узко классовых на общечеловеческие. Для меня, как и для многих других молодых людей, воспитанных на ленинской («в общечеловеческую мораль мы не верим») мысли о том, что есть интересы более высокого порядка, чем классовые, это было почти святотатством.
Предательство
«…Прежде нежели пропоет петух,
трижды отречешься от Меня»
(МФ. 26-29)
Я помню, с каким восторгом советская интеллигенция, включая и тех, кто сегодня любит порассуждать о его недостатках и ошибках, «похлопать, - как сам Михаил Сергеевич однажды заметил - его по лысине», встретила приход и поведение М. Горбачева. Будучи делегатом XXVII съезда КПСС, я видел, как секретари партийных комитетов разного уровня, ели его глазами, пытались хотя бы прикоснуться к полам его пиджака и как цыплята за курицей ходили за ним в кулуарах съезда. Все они, все, без исключения, тогда были «горбачевцами».
До определённого момента. «До какого ?» - спросите вы. До того, когда он честно, как это почти всегда делал, сказал, что он не может дать им всем и сразу всё, чего они хотели. Нет у него такой волшебной палочки! В том, что касается интеллигенции, да простит она меня, большинство её у нас всегда хочет всего и сразу. «Чего-то хотелось: не то конституции, - писал известный знаток русской души Салтыков-Щедрин в 1876 году, - не то севрюжины с хреном». С творческой интеллигенцией все более-менее ясно. При всём уважении и даже любви к ней, её политическая инфантильность и безответственность - и не только у нас - давно стала «притчей во языцех». Сложнее дело обстоит с той её частью, на которую Горбачев, как мне представляется, возлагал большие надежды.
Было у М. Горбачева одно качество, сформированное, по- видимому, его образованием (оно у него отличалось от всех его предшественников — юридический факультет Московского университета, и не «по блату»!) Он уважал науку, испытывал пиетет к научным степеням и званиям, любил и умел слушать ученых. Говорить он тоже умел и любил. До какого-то момента ему удавалось заговорить даже ту часть «партийно-государственной номенклатуры» (по М. Джиласу), которая вполне обоснованно боялась перемен и ни о какой свободе слышать не хотела. Но Горбачев умел и слушать. Я неоднократно был свидетелем того, как он собирал именитых ученых - экономистов, юристов, историков и даже появившихся наконец и у нас благодаря ему политологов и часами выслушивал их. Говорили они много и хорошо, но либо останавливались ровно у той черты, за которой начиналась ответственность, либо советовали что-то диаметрально противоположное, что даже при пресловутой гибкости Михаила Сергеевича практически использовать было невозможно.
В этой связи мне вспоминается анекдот, услышанный мной в США в те годы. У Р. Рейгана и М. Горбачева, - говорилось в нем, - есть общая проблема. Первый знает, что в его охрану внедрен террорист, которому поручено его убить, но он не может вычислить его среди своих многочисленных охранников. А второй полагает, что среди множества советских экономистов есть один экономист, но не знает кто именно.
Сегодня любят ставить в пример М. Горбачеву Дэн Сяопина и Си Цзиньпина, нахваливать китайский опыт. Даже не принимая в расчет его моральное измерение, стоит отметить, что они начисто забывают (или делают вид, что забыли), с чего предлагал Горбачев тридцать пять лет тому назад на XXVI съезде КПСС начать долгий путь к свободе. А начать он предлагал с «ускорения социально-экономического развития». То есть, попросту говоря, вначале хорошо бы «соломку подстелить», а уж потом прыгать в демократию и рынок. Что ж, жизнь показала, что «комбайнер», как любят называть М. Горбачева его «высоколобые» критики, оказался намного умнее их. Но тогда это не было так очевидно, и большинство из них очень быстро перебежали к тем, кто либо обещали все и сразу, либо предлагали ничего не менять вообще.
Коммунистическая партия, которую Горбачев безуспешно пытался вернуть к реальности и к нравственно-интеллектуальным гуманистическим корням, его не только не поддержала, а хуже того - предала. То, что от неё осталось сегодня, неоспоримо, на мой взгляд, свидетельствует о совершённом ею тогда политическом самоубийстве. В те годы некоторые наиболее «убежденные» её члены иронизировали: «В нашей истории бывали случаи, когда лидер не оправдывал доверие партии, но впервые партия не оправдала доверие лидера». Если бы они только могли бы понять, как они были правы!
Вместо послесловия
«Возлюби ближнего твоего, как самого себя»
(Мф. 22:37-40)
Я часто думаю о том, какие уроки преподал этот неординарный человек и вижу их несколько.
Во-первых, это урок любви. Любви к жизни и её простым радостям, к жене, дочери, внучкам и правнукам, к своей Родине - большой и малой, к людям, наконец. Я никогда не слышал от него ни одного плохого слова ни о людях вообще, ни о русском народе, который, как говорят, от него отвернулся. Я не верю в то, что он от него отвернулся. Скорее, он его не понял не без «помощи» тех, кто привык его обманывать и паразитировать на нем.
Во-вторых, урок человечности. У нас в России глава государства может быть (и были) либо палачом, либо мессией, а чаще всего и тем, и другим одновременно. Человеком со всеми присущими человеку качествами, достоинствами и недостатками, прозрениями и ошибками он у нас быть не может. Горбачев, посоветовавшись, как у них это было заведено, в день своего избрания со своей женой, о чем мы уже вспоминали, решил им оставаться. И поплатился за это. Но он об этом, насколько я знаю, не жалеет. За одним единственным исключением. О том, что Раиса Максимовна этого выдержать и пережить не смогла. Об этом, кстати, очень искренне и эмоционально сказала Людмила Путина на встрече в Горбачев- Фонде в первую годовщину её ухода.
И, в- третьих, урок политики и политикам - сущим и грядущим. В политике нет и не может быть единственно верных и окончательных решений. Политика по природе своей вариативна. В политике можно почти все, нельзя только путать цель и средство. Обретение власти и её удержание не являются целью политики, это лишь средство достижения цели. Горбачев отказался от власти, когда цель, как ему показалось, была отвергнута. Но продолжал служить ей в меру своих возможностей и сил и после того, как власти лишился.
А о цели, как я её понимаю, я высказался в его и его жены присутствии еще в 1988 году на встрече его и В. Ярузельского с польской молодежью в Вавельском замке в Кракове:
До гор болото, воздух заражая,
Стоит, весь труд испортить угрожая.
Прочь отвести гнилой воды застой -
Вот высший и последний подвиг мой!
Я целый край создам обширный, новый,
И пусть мильоны здесь людей живут,
Всю жизнь ввиду опасности суровой,
Надеясь лишь на свой свободный труд.
(И.В. Гете. Фауст)
Судьба подарила мне тридцать лет общения с Михаилом Горбачевым. Я благодарен ей за это. А ему за то, что я могу говорить, что думаю, делать то, что считаю правильным и должным. А правильным и должным я считаю помогать ему всем, чем я могу, в его миссии, и пытаться её завершить — «для нас и для всего мира».
Виктор Иванович Мироненко, Первый секретарь ЦК ВЛКСМ (1986 - 1990), Член ЦК КПСС (1986-1990)
Руководитель предвыборного штаба кандидата в президенты РФ М. Горбачева
Советник президента Горбачев Фонда
Россия. Москва.
2021 г. Февраль
[1] Горбачев М.С. Наедине с собой. - М.: Грин Стрит, 2012. С.31.
[2] Уэйн Ли. Тэтчер о Горбачеве: «Он готов слушать». Голос Америки. 03.01.2014. URL: https://www.golosameriki.com/a/thatcher-gorbachev/1822581.html (дата обращения: 23.02.2021)
[3] Павел Палажченко. Публикация на Facebook Fasebook. 09.04.2013. 00:20 URL: http://www.facebook.com/pavel.palazhchenko/posts/359742860812329 Последнее обращение - 14.04.2013
[4] «Мы редко упускаем возможность, упустить возможность» - англ.
[5] Джеффри Сакс. Горбачев и борьба за демократию. Huffington Post.27.12.2011
URL: http://www.inosmi.ru/history/20111227/181436357.html (дата обращения - 27.12. 2011)
[6] Горбачев М.С. Наедине с собой. - М.: Грин Стрит, 2012. С. 397.
https://istorex.ru/New_page_110?fbclid=IwAR3vWkYK3s4q7g2ThZZFmVsx1J0kxea8liphBvUm6udIVaKukDJQQCLbAb0
Интервью Виктора Мироненко о Горбачёве и не только:
https://youtu.be/6eIqWA17myM
