После прихода к власти карикатурного даже по советским временам Черненко Ковалёв с присущим ему упорством продолжал свои попытки противостоять возобновлению холодной войны и ресталинизации СССР. Разумеется, это не могло не обернуться для мятежного замминистра полновесной опалой.
После знаменитой поездки Горбачёва в Англию, в начале 1985 года его просто начали выживать из МИДа. Громыко с ним почти не общался, приближённые к министру от отца явно дистанцировались.
По какой-то хвори он попал в больницу. Там по репликам медперсонала он понял, что готовилось медицинское заключение о его переводе на пенсию. Но тогдашний заместитель главного врача Кунцевской больницы Д. Д. Щербаткин, хорошо знавший его состояние здоровья по совместному пребыванию во время Мадридской встрече, внимательно осмотрев отца, отвёл от него эту угрозу.
Любопытный штрих: как только отец из ЦКБ вернулся домой, раздался телефонный звонок из Протокольного отдела: посол ФРГ прислал ему букет роз (прекрасный, надо сказать), можно ли доставить домой? То есть ФРГ (и, наверное, НАТО в целом) неплохо разбиралось в происходившем в Москве…
Окружающие его мерзопакости, атмосфера травли подтолкнули его к принятию решения об отставке. Прежде, чем сделать соответствующие шаги, отец решил посоветоваться со своим старым другом А. Н. Яковлевым, Получилось забавно: отец помог Яковлеву в его опале уехать послом в Канаду, а Яковлев отцу, рассказав об их разговоре Горбачёву, который к тому времени уже почувствовал в нём единомышленника. Яковлев передал просьбу будущего генсека никуда не уходить, так как он «скоро понадобится». «Если хотят, пусть сами увольняют, а он пусть сам ничего не подписывает», – передал Яковлев слова Михаила Сергеевича.
…С удивлением читаю слова одного из учеников отца, которого он продвинул на должности заведующего Первого Европейского отдела, посла в Мадриде, в Вашингтоне и в Париже Ю. В. Дубинина на мероприятии, посвящённом 90-летию отца: «Для него было непросто примириться с новой эпохой. Хотя и во времена «перестройки» он был востребован».
Дубинина – я прекрасно знаю: типичный павлин, главное для которого распустить свой хвост, человек поверхностный, невероятный хитрован, который к тому же умудрился полностью себя скомпрометировать во время путча 1991 года, устроив в Париже настоящую охоту на тогдашнего министра иностранных дел РСФСР Андрея Козырева. Он так и не понял, что отец был убеждённым реформатором, хотя и работал с ним основную часть своей карьеры.
В октябре 1986 года Политбюро утверждало директивы для Венской встречи государств-участников СБСЕ, которые докладывал Ковалёв. Далее цитирую мемуары: «Гвоздем было советское предложение о созыве конференции по гуманитарным вопросам. Это означало, что в вопросах прав человека и по другим гуманитарным проблемам Советский Союз переходит от обороны в наступление и берет инициативу в свои руки. Покуда я ехал в Кремль, мне пришло в голову: а что если предложить эту гуманитарную конференцию провести в Москве? Это лишь бы усилило эффект нашего предложения, его действенность и воочию продемонстрировало всем участникам Хельсинкского процесса и мировой общественности наш поворот к новому мышлению, к интересам человека и личности. Когда я уже стоял на трибуне перед микрофонами в зале заседаний Политбюро и обосновывал наш проект директив, я решил рискнуть и сказать то, что не было предусмотрено в этом проекте. Я откровенно рассказал, что у меня только что появилась мысль, которую я еще не успел обговорить с Шеварднадзе.
– А что если предложить местом проведения гуманитарной конференции столицу Советского Союза – Москву? – неуверенно спросил я.
Первым отреагировал Шеварднадзе, убедительно и горячо поддержавший это предложение. Но в выступлениях других руководителей была известная разноголосица как насчет самой идеи проведения гуманитарной конференции, так и насчет места ее проведения – в Москве. Подводя итоги обсуждения и моих ответов на многочисленные вопросы, Горбачев высказался за одобрение директив и за то, чтобы Москва была предложена в качестве места проведения гуманитарной конференции.
Однако после заседания, когда А.И.Лукьянов, тогда заведующий Общим отделом ЦК, показал мне проект решения Политбюро, в нем отсутствовала ссылка на проведение гуманитарной конференции именно в Москве. Я попросил уточнить это место в решении. На это Лукьянов ответил мне, что был только обмен мнениями, а само решение о месте проведения, как он понял, не было принято.
В начале ноября я сопровождал Шеварднадзе в Вену. И надо было видеть, какое впечатление среди присутствующих произвело предложение советского министра провести гуманитарную конференцию в Москве. Западные страны чувствовали, что они теряют свой основной козырь – гуманитарные проблемы. Наши партнеры стали маневрировать и разбили эту конференцию на три этапа, согласившись, правда, что третий, венчающий конференцию этап, состоится в Москве.»
Так начался очередной период жизни нашей семьи, о котором я расскажу позже.
Но сначала сделаю одну существенную оговорку. С мая 1985 года я перешёл с научной работы в МИД СССР. Там мне повезло и в новом Управлении по гуманитарному и культурному сотрудничеству мне удалось самому выбрать наименее «престижное» досье «приведение советсклго законодательства и практики его применения в соответствие с международными обязательствами СССР». Таким образом я как бы по умолчанию превратился в ответственного за внутренние обеспечение Венской встречи и, соответственно, за подготовку Московского совещания.
