Никсон умел изобразить значительный вид и не без оснований подчеркивал свой политический опыт. Хрипловатый бас, несколько прямолинейная, доходчивая речь, направленный прямо в глаза собеседнику взгляд – повадка «политического волкодава».
- Я встречался здесь с самыми разными людьми, – начал Никсон, – и с теми, кто вас поддерживает, и с теми, кто против вас. Не хочу вам льстить, но никто – ни с той, ни с другой стороны – не видит вам реальной альтернативы.
- Пять лет назад, – продолжал Никсон, – я говорил вам, что будущее мира, более того – его выживание немыслимо без сотрудничества между США и СССР.
- Я хорошо помню эти слова, – реагировал Горбачев. – Думаю, президент Буш понимает это. Но не обо всех в его окружении могу сказать то же самое.
- Откровенно говоря, это так, – сказал Никсон. – В нем вы можете не сомневаться. Во время кризиса в Заливе многие у нас считали, что Советский Союз ведет двуличную политику, но Буш и публично, и в телефонном разговоре со мной говорил, что вы действовали конструктивно. Он вам доверяет.
Дальше последовал целый спич Никсона:
- Я хочу, чтобы Советский Союз был сильной страной, и в политическом, и в экономическом отношении. У нас есть люди, которые приветствовали бы дезинтеграцию Советского Союза. Вы, может быть, мне не поверите, но я с ними не согласен. Лучшие отношения – это отношения равенства, когда ни у одной из сторон нет существенного преимущества над другой.
Вы популярны в США, но сейчас возникла странная коалиция правых республиканцев и либеральных демократов, которые считают, что ваши действия в Прибалтике и в экономике свидетельствуют о том, что вы попали под контроль сторонников жесткой линии. Вопрос стоит так: имеем ли мы дело с прежним Горбачевым, с тем, который изменил свою страну и мир, или уже с другим, который сдвинулся вправо, потому что на него давят реакционеры и от него ушли реформаторы?
Никсон уставился на собеседника своим «сверлящим» взглядом и добавил:
- Я доложу свои выводы президенту Бушу. У меня также будет закрытая встреча с сенаторами от обеих партий, и я хочу, чтобы у меня была возможность дать им ясный ответ.
- Когда мы начинали, – сказал, выслушав Никсона, Горбачев, – мы сказали, что хотим быть поняты миром. А сейчас это еще важнее, потому что началось изменение системы и некоторых это пугает. Они хотят вернуться в прошлое. И это не только люди у власти, в партии, в правительстве, среди военных, чьи интересы затронуты переменами, но и многие простые люди. И они не виноваты – они десятилетиями жили по-другому. Мне приходится это учитывать.
Утверждения, что я изменил курс, очень поверхностны. Если мы не остановим распад экономики, не восстановим законность и порядок, не выстроим новых отношений с республиками, то будет полный хаос и его неизбежное следствие – диктатура. Поэтому нужна стабилизация в экономике и политике. Нужен тактический маневр, чтобы сохранить демократический процесс.
Никсон спросил, откуда исходит главная опасность – от правых, консерваторов, которые лучше организованы, или от радикалов. Опасность, ответил Горбачев, в обострении конфронтации, противостояния. Мне советуют ударить по радикалам. Но я не буду этого делать. Нам нужны радикальные реформы, иначе мы не сможем продолжить демократическое развитие.
Никсон, казалось, услышал то, что хотел услышать:
- То есть вы не со сторонниками жесткой линии? Вы просто взяли тактическую паузу и считаете, что реформы необратимы?
- Да, - ответил Горбачев, - ответ на все наши проблемы – в продолжении реформ, в демократических переменах.
**
В беседе был еще один момент, на который я невольно обратил внимание.
Когда речь снова зашла о советско-американских отношениях, Горбачев сказал, что его критикуют за то, что он доверяет США. Но это меньшинство. Большинство – за улучшение отношений. И тут же добавил:
- Я уверен, что мы продолжим сотрудничество с президентом Бушем. Но еще важнее, чтобы сотрудничество продолжалось и после нас. Не только сейчас, с моими нынешними возможностями и полномочиями, но и в будущем я буду этому способствовать.
Не знаю, уловил ли это Никсон, но в этих словах, как мне показалось, был намек на то, что Горбачев не будет любой ценой цепляться за власть. Видимо, такая мысль уже тогда была в его сознании. Нечто подобное он сказал в середине апреля в Японии, когда ему задали вопрос во время встречи со студентами: что будет, если он проиграет выборы. Это тоже будет моя победа, ответил он, потому что будет означать сменяемость власти. А 23 апреля в заявлении «9+1» (президент и руководители девяти республик) уже было заявлено: через шесть месяцев после подписания нового союзного договора – прямые выборы президента страны.
Очень далекими кажутся сейчас эти времена.
**
Никсон закончил беседу на мажорной ноте:
- Господин президент, вы удостоены Нобелевской премии мира. И вы ее заслуживаете. Вы лидер революции, отличительная особенность которой – ее преимущественно мирный характер. Было бы трагедией, если бы политическое давление привело к отходу от реформ. После разговора с вами у меня спокойнее на душе. Я уверен, что президент Горбачев по-прежнему привержен реформам и намерен возобновить движение вперед в рамках начатого им демократического процесса.
А через несколько дней грохнул «сюрприз Никсона». Вернувшись в США, он опубликовал несколько статей, где утверждал прямо противоположное тому, что только что говорил в Кремле. Горбачев – коммунистический лидер, который «поиграл» с реформами, а сейчас полным ходом сдает назад. Горбачев против свободного рынка, против настоящей демократии, против самоопределения.
Прочитав это, я, честно говоря, не поверил своим глазам. Не знаю, как на это реагировал Горбачев – ни тогда, ни потом я это с ним не обсуждал. А Черняев был шокирован:
- Может быть, я человек старомодный, но не могу понять, как возможно такое двуличие. Знает, конечно, что мы не полезем в полемику. Но зачем он это делает?
Как говорила моя неверующая бабушка, «неисповедимы пути Господни». Никсон, конечно, крупный политик. Один только прорыв в отношениях с Китаем чего стоит. Но – совершенно аморальный тип.
