Через несколько дней после саммита в Хельсинки в Москву снова прилетел госсекретарь Бейкер. Прилетел на подписание Договора об окончательном урегулировании в отношении Германии, но это был уже «постскриптум». Правда, и здесь интрига сохранялась до конца. Договор был готов к подписанию, но в нем не был «прописан» один вопрос: будут ли на территории бывшей ГДР проводиться маневры НАТО. Когда этот вопрос возник, Шеварднадзе отреагировал сразу: об этом не может быть речи. На подписание должен был приехать Горбачев. Если вопрос не будет решен, сказал Шеварднадзе Геншеру после телефонного разговора с Горбачевым, подписание придется отложить. Все вдруг повисло в воздухе. Буквально в последний момент Геншер уступил, 12 сентября договор был подписан.
На другой день в мидовском особняке на улице Алексея Толстого (еще не «переименованной назад» в Спиридоновку) Бейкер и Шеварднадзе обсуждали в основном Ближний Восток. Бейкер немного задерживался, а основная часть делегации уже приехала. В ожидании госсекретаря мы с Тарасенко разговорились с Денисом Россом. Отношения с ним были уже доверительными, и мы не скрывали от него, что ситуация очень непростая. В МИДе многие считали, что американцы ударят по Ираку в ближайшие несколько недель, Тарасенко тоже так думал. Если это произойдет скоро и неожиданно для нас, говорили мы Денису, то мы будем выглядеть дураками.
Из ответов Росса стало ясно, что он, во всяком случае, это понимает. Сюрпризов не будет, сказал он. Можете из этого исходить. Конфиденциально он сказал, что Буш готов «подождать месяца четыре». Так в итоге и оказалось. Тот случай, когда оказалось, что «доверительной информации» действительно можно доверять.
**
Неделю спустя Шеварднадзе был уже в Нью-Йорке на сессии генассамблеи ООН, как оказалось последней для него в качестве министра иностранных дел СССР. На этот раз с нами не было Теймураза Степанова – он лежал в больнице в Москве, но надеялся присоединиться к делегации позже. В самолете министр и Тарасенко работали над речью вдвоем.
Журналисты и дипломаты заметили в этой речи прощальные ноты. Внимательные наблюдатели заметили бы в его интервью и высказываниях еще один новый оттенок: он реже упоминал Горбачева, а если упоминал, то без прежнего тепла. Корреспондент Эн-би-си напрямую спросил его об отношениях с Горбачевым. Шеварднадзе ответил: «Мы единомышленники». А на вопрос о Ельцине ответил:
- Это крупная политическая фигура. Очень важно, чтобы Горбачев и Ельцин сотрудничали.
На исторических переломах даже старым друзьям бывает нелегко держаться вместе. В затянувшихся обсуждениях проектов договоров об обычных вооружениях в Европе и о стратегических наступательных вооружениях наши военные все чаще обращались к Горбачеву через голову Шеварднадзе, и когда Горбачев брал их сторону, Шеварднадзе реагировал остро. Однажды он даже написал Горбачеву «письмо протеста» по поводу, который этого, по-моему, не заслуживал. У него накопилось раздражение из-за необходимости защищать позиции – по цифрам и правилам подсчета вооружений – которые он считал мелкими, лукавыми и только затягивающими дело. «В стране анархия, сепаратизм, людям тяжело, - однажды сказал он, - а военные ведут себя так, будто самое главное – танки и ракеты. Держатся за них. Давно уже могли бы всё подписать».
Всё так. Но Горбачева можно было понять. Его отношения с военными уже висели на волоске. Давить на них в момент, когда закрутился «кризис в Заливе», он не мог. Искал «золотую середину», и не всегда ее находил.
В иракско-кувейтском кризисе Шеварднадзе отстаивал максимально жесткую позицию: не маневрировать, с Саддамом не играть – он не друг нам, никаких поблажек и «отступных» он не заслуживает. В речи на генассамблее он даже упомянул возможность того, что если дело дойдет до военной акции по решению ООН, СССР не исключает своего участия. Степанов, прилетевший в Нью-Йорк неделю спустя, сообщил, что это заявление вызвало в Москве бурю. Все были против – и мидовцы, и военные. Думаю, эта фраза Шеварднадзе была ошибкой. Мы лишь за год с небольшим до этого ушли из Афганистана, и вдруг опять куда-то пойдут наши люди. Даже если это будет какой-нибудь «медсанбат»… Конечно, это использовали против Шеварднадзе, а он, как и Яковлев, давно ставший объектом нападок, считал, что Горбачев его недостаточно поддерживает.
Наши внутренние проблемы тоже создавали трещины, в том числе среди единомышленников. Когда летом Горбачев и Ельцин приняли совместное решение о создании группы экономистов для подготовки общей программы экономических реформ, казалось, что забрезжил свет, что-то сдвинется. Но экономисты не смогли договориться. Горбачева буквально бомбардировали записками о том, к каким пагубным последствиям приведет принятие «программы Шаталина – Явлинского», а те откололись от совместной группы и требовали, чтобы их план был принят без изменений.
Мне запомнился такой эпизод. Во время одного из визитов Бейкера в его делегацию входил министр торговли Моссбахер, и их вместе принимал в Кремле Горбачев. С нашей стороны он пригласил и Шаталина, и Абалкина. Но взаимная неприязнь, даже враждебность между двумя академиками была видна невооруженным глазом.
В этих внутренних спорах Шеварднадзе симпатизировал более радикальным подходам. Медлить дальше нельзя, говорил он – и в подтексте было, что медлит Горбачев.
**
Американцы держали свое слово – шли дни, недели, заканчивался октябрь, а ударов по Ираку, много раз предсказанных «по последним данным разведки», не было, продолжалось политическое и дипломатическое маневрирование. Но напряжение росло, и в конце месяца Бейкер сообщил Шеварднадзе, что хотел бы приехать в Москву для консультаций. Он дал понять, что поскольку нынешний подход на Саддама, видимо, не действует, надо искать что-то новое.
Мои коллеги в МИДе терялись в догадках: с чем едет Бейкер? Госсекретарь прилетел вечером 7 ноября.
https://www.facebook.com/pavel.palazhchenko/posts/3029418983844690