Выставка вызвала огромный зрительский интерес. За три недели работы её посетили тысячи людей. После показа в Москве экспозиция с успехом демонстрировалась в Ленинграде, Свердловске и Куйбышеве.
После выставки такие его картины, как «Мейерхольд», «Беломорканал», «Грачи прилетели, или Апрельский пленум», «Пастернак» и другие получили широкую известность. Они перепечатывались в различных советских изданиях, ими иллюстрировали публицистику, научные труды по истории СССР, пластинки.
«Песочные часы». 1987.
В начале 90-х годов в Москве состоялась премьера американского фильма «Сталин». Фильм начинался панорамой произведений Петра Белова.
===========================
Выдержки из публикаций в прессе:
„Петру Белову удалось в каких-то очень простых и совершенно неожиданных образах сказать о времени, сквозь которое мы прошли. Удалось сделать это лаконично, скромно, сильно. За показанными полотнами я увидел человека, вызывающего восхищение своей позицией. Позицией твердого противоборства со временем. Его ранняя смерть, конечно, всех нас поразила. Поразила трагически. Но я все-таки думаю, что когда человеку искусства удается — а Петру Алексеевичу это удалось — сказать то, что он хотел сказать о прожитом времени, об эпохе, которая его душила, но не задушила, и суметь в своем искусстве это время победить, то мы вправе считать, что он прожил свою жизнь счастливо".
„Театр", 1988, №9
„В его картинах предстали наша жизнь, наша история, наши общие страхи и надежды. Петр Белов рассказывал о своем детстве, о своей семье, о войне, о Мейерхольде, о Булгакове, о Сталине и еще раз о Сталине. Он пытался рассказать о нашем небывалом времени и небывалом государстве. Он не вписывался ни в какую кампанию, не преследовал никаких прагматических целей. Он просто сделал то, что подсказали ему совесть и воображение".
„Огонек", 1988, №28
„Перешагнув порог выставки Петра Белова, люди ступают прямо в прошлое — свое трагическое и полное опасностей прошлое. ...На черно-бурой земле лежит пачка папирос известной марки „Беломорканал", а в левом нижнем углу — забор из колючей проволоки. Из надорванного уголка пачки как будто бы высыпался табак. Нет, не табак это, а люди, безликие маленькие существа, которых поглощает пустота пачки. Сотни тысяч людей, „врагов народа", которые в З0-х годах в нечеловеческих условиях строили Беломорский канал. Большинство из них было поглощено сумраком и холодом и никогда не возвратилось оттуда.
В книга отзывов посетителей кто-то оставил запись: „Эти картины нужно показывать по всей стране, чтобы мы всегда это помнили". А кто-то размашисто коротко написал „Спасибо!" и с горечью подписался: „Внук врага народа".
„Дагенс Нюхетер", Швеция, Стокгольм, 1988, 28 ноября ("Dagens Nyheter")
„Еще не были произнесены слова „перестройка" и „гласность". Не в русле официально текущего времени начал свой цикл Петр Белов. Это было одно из тех явлений, которые впоследствии сделали перестройку и гласность необходимыми, необъявленными сверху, но выстраданными снизу, как воздух нужными людям. Не о выставке думал художник — о ней и думать не смел. Не деньги, не слава, не успех в узком кругу, не шум за рубежом — нет, не это! Белов в эти годы в одиночестве своей мастерской явил пример кристальной чистоты отношений между мастером и его трудом. Душа звала, и он откликался, отдаваясь весь с каким-то запредельным бескорыстием".
Театральная жизнь", 1988, № 14
„23 живописные работы Петра Белова, по содержанию тесно связанные между собой, составляют единый антисталинский цикл, настоящий мемориал страшному, совсем не такому далекому прошлому. Это, на мой взгляд, самая необычная даже для Москвы времен перестройки выставка, впервые в советском искусстве так публицистически наглядно отразившая эпоху сталинской диктатуры. Откровенность работ Белова - это откровенность художника перед самим собой".
„Франкфуртер Альгемайне Цайтунг". ФРГ, Франкфурт, 1989, 3 января
==========================
Из воспоминаний-отзывов в Фейсбуке:
Сергей Сидоров:
Все эти полотна - маленькие шедевры. Но особенно мне нравится картина, на которой изображено поле с одуванчиками. Такая милая, уютная атмосфера - цветы, чистое небо, солнце светит...и вдруг становится так жутко от того, что ты всё здесь понимаешь, каким-то нутром, подсознанием ЧУЕШЬ, ЧТО символизируют эти одуванчики и ЧЬИ это ноги в сапогах...и пробирает дрожь. Ни один иностранец не поймёт, не сможет испытать этого чувства, этого ужаса, пронзающего насквозь.
Вадим Петров:
Помню выставку в Куйбышеве...Тогда поверил,что этому персонажу место в истории определено- убийца. Прошло тридцать лет, а цветы на могилу его все носят...
Светлана Устьев-Качкинцева:
Была на этой выставке, отстояв очередь часа два. Потрясена иблагодарна до сих пор.
cherrtina:
Его картины меня потрясли, такого о сталинской эпохе я еще не видела. Если не ошибаюсь, в 89-м году в Свердловске (еще не переименованном) была его выставка. Нужно было долго стоять за чужими спинами, чтобы пробиться к картине. И эта масса людей ходила и смотрела молча!Наверное так же как и я были ошеломлены.
Ирина Розенберг:
Я тоже помню эту выставку. Не помню, где она была - очень возможно, что в Доме актёра на Невском, но впечатление было настолько сильное, что кроме картин не помню ничего. Хотя никаких открытий для меня не было. Только пронзительная благодарность, что сказал - и так сказал.
========================
93 года назад - 17 октября 1929 года родился художник Петр Алексеевич Белов.
Широкой публике он стал известен после того как 22 апреля 1988 года - в Центральном Доме актёра отрылась выставка, на которой был экспонирован "антисталинский" цикл его картин.
Выпускник постановочного факультета Школы-студии МХАТ (1949—1953) и театральной мастерской Суриковского института (1950—1958).
35 лет проработал театральным художником, участвовал в создании 150 спектаклей в самых разных театрах страны. Сотрудничал с такими режиссёрами, как Олег Ефремов, Пётр Монастырский, Михаил Левитин, Ростислав Горяев и другими.
Был главным художником Театра им. Н. В. Гоголя, а затем, до конца своей жизни — Центрального театра Советской Армии.
Рисовал пейзажи средней полосы России. Также создал множество работ, где метафорически изображал сталинские репрессии.
=======================
Известный художник Сергей Бархин вспоминал о Белове в связи с его 75-летием
Петр Алексеевич Белов был человек изумительный - скромнейший и преданнейший, я всегда вспоминаю его таким. Я помню все его театральные работы (особенно мне нравится "Портрет", сделанный в Театре имени Гоголя в 1970 году). Я помню Белова в период работы в Центральном театре Советской Армии: много лет будучи там главным художником, он никогда не входил в конфликты, но всегда имел свое мнение.
И вдруг в 1986 году он пригласил меня в свою мастерскую на Солянке. Я увидел небольшие картины и прямо ахнул, настолько они произвели сильное впечатление. Эти работы стали для меня полной неожиданностью. Я спросил: "Петя, а как это пришло тебе в голову?" Ответ Белова тоже был неожиданным: "Да вот мы как-то сидели с режиссером Юрой Ереминым, разговаривали, курили, и я ему сказал: "Предметом искусства может быть все, что угодно, чуть ли даже не вот эта пачка "Беломорканала"... Так что картина Белова "Беломорканал", помимо всего прочего, возникла еще и как доказательство в каких-то театральных спорах.
Меня все время занимал вопрос: почему Белов так резко повернул от театра в совершенно другую сторону? Ведь в последние годы жизни его интересы действительно были очень далеки от театра. Петя ждал своего 60-летия (оставалось-то всего два года!), чтобы уйти на пенсию и в тиши мастерской заниматься только картинами (он даже не называл это живописью). У Белова было огромное количество планов, и они, видимо, обгоняли возможности их осуществления. А он спешил реализовать постоянно возникавшие идеи. За две недели до смерти, в январе 1988 года, приехав из Паланги, где он руководил творческой группой художников, Петя позвонил мне и радостно сказал, что там Юрий Кононенко показал ему новую технику работы с пастелью, которая позволяет делать картины гораздо быстрее. И неслучайно две его последние вещи - "Вечный покой" и "Плещеево озеро" - написаны уже не гуашью, а пастелью.
Свои живописные работы Белов не связывал с перестройкой и гласностью - эти понятия возникли позже, когда целый ряд картин был им уже сделан. Он не собирался продавать их у нас или за рубежом, хотя на Западе такие вещи с удовольствием бы приобрели. Петя поначалу даже не думал о выставке, настолько подобная идея тогда казалась нереальной! Для него его картины были какой-то невероятной находкой, новой жизнью внутри себя, вдруг захватившей его целиком. Так ученик в старших классах, впервые влюбившись, начинает жить другой жизнью: он по-прежнему ходит в школу, зубрит уроки, старается получить свою "четверку" или "пятерку", но дышит по-иному! Петя тоже последние годы ходил в Центральный театр Советской Армии, оформлял спектакли, делал макеты и эскизы, но мысленно жил только своими картинами.
Рассматривая сейчас его работы, понимаешь, что он, очевидно, предвидел собственную смерть. Ведь было же бесконечное количество разнообразнейших замыслов, но Белов воплотил только наиболее для себя важные темы. В его картинах есть родители, брат, жена. Есть Ленин, Сталин. Есть Булгаков, Мейерхольд, Пастернак. Есть театр в лице коменданта "особой ложи". Есть Война. Есть Природа. Есть Храм. Есть Вечность. Есть сам художник на картине "Вся жизнь" и "Вознесение", где с подвязанным к ноге номерком он как бы летит в космос. Наверное, будь Петя жив, эти темы потом могли бы расшириться, появились бы новые картины, каким-то образом продолжающие предыдущие линии. Но главное, что этот цикл не был оборван на середине. Здесь, как у большого писателя, роман завершен. Белов свершил в своих работах "полный виток", включив в них все то, что его больше всего волновало.
Сергей Бархин, газета "Культура", №41, 21-27 октября 2004 года
=================================
Полный каталог выставки Петра Белова 1988 года в хорошем качестве: https://imwerden.de/publ-4678.html
Из публикации в каталоге:
Сергей Юрский: "Прозрение".
Всю жизнь он искал выражение замыслу драматургов, режиссеров. И находил. Или отражал по-своему то, что перед глазами, — людей, природу. И вдруг понял: надо самому в одиночку додумать главную мысль — что есть моя жизнь как единичное целое внутри жизни великого народа? Что и почему пережили мы все? Судьба всех и судьба каждого. Где мои близкие? Что я люблю и чего не прощаю? — Додумать картинами, додумать, творя.
Петр Белов не был избалован участием в престижных выставках. Его ценили как театрального мастера. Да и сам он относился к своим прежним картинами этюдам, как к делу внутреннему, домашнему. Но услышал человек новый зов. Лег перед ним новый рубеж. Он перешагнул его и пошел в неизведанное.
Выписанная со скрупулезной точностью, легла на полотно пачка папирос "Беломорканал" с надорванным уголком. Обычная коробка с привычным чертежом — каксоединили два моря, по какой линии. А из надорванного уголка — издали смотрим — табак, что ли, просыпался? Поближе подойдем. Нет, не табачные крошки —люди! Тысячи людей идут туда, в темную коробку. Ведут людей, загоняют.
А вот поле одуванчиков. На нем прочно, давяще расположились ноги в тяжелых сапогах. Владельца сапог не видно: слишком высоко стоит. Все, что под ним,уже раздавлено. Но тень легла и на ближние и на дальние пространства. Шагнет — что будет с одуванчиком? Поближе подойдем к полотну. А в одуванчиках лица. Люди — живые, еще живущие. Их много, до горизонта.
А вот и владелец сапог. Лица еще не видно. Слишком громаден, открывается частями. Но уже видна рука с трубкой. Она движет армию навстречу врагу.Десятки тысяч людей в едином стремлении. Война! Беда. Битва, смертельный бой. И полководец ведет, подталкивает широким рукавом. Только вот — спичка. Трубку раскурил, чтоб лучше думалось, спичку бросил. А она ведь гигантская — человек сто накроет, а может, и тысячу — разница масштабов. И летит-то, падает не на врагов — на своих.
А вот, наконец, и лицо. Он! Вглядывающийся в песочные часы. Подойдем поближе. Не песчинки — черепа. Небывалое, жуткое время отмеряется. Признаюсь, эту картину я люблю не очень. По моему мнению, слишком прямое сопоставление,плакатная мысль. Но пусть плакат — он тоже искусство. И для Белова каждая картина была открытием собственного взгляда на жизнь, ступенью познания.
Еще не были произнесены слова "перестройка" и "гласность". Не в русле официально текущего времени начал свой цикл Петр Белов. Это было одно из тех явлений, которые впоследствии сделали перестройку и гласность необходимыми, объявленными сверху, но выстраданными снизу, как воздух нужными людям.
Не о выставке думал художник — о ней и думать не смел. Отбирал из друзей — кому показать в мастерской? Кто поймет, проникнется и при этом не слишком будет язык распускать? И писал, писал дальше.
Не деньги, не слава, неуспех в узком кругу, не шум за рубежом — нет, не это! Об этом он просто не думал. Знал, что все это бывает, но к себе как-то даже никогда и не примерял. И теперь так было.
Белов в эти годы в одиночестве своей мастерской явил пример кристальной чистоты отношений между мастером и его трудом. Душа звала, и он откликался, отдаваясь весь с каким-то запредельным бескорыстием.
Случился инфаркт. Петр пролежал полтора месяца. А, вернувшись из больницы, на следующий же день — в мастерскую. Ему говорили: подождите выходить, сердце не окрепло — четвертый этаж без лифта, посидите еще дома. Он улыбался (он вообще часто улыбался) и от любимых жены и дочери, по которым так соскучился в больнице, уезжал туда, к своим холстам.
Белов торопился. Мысли не иссякали. Блокноты полны замыслов. Он торопился писать, не торопился опубликовывать. Это должны были сделать другие. Как всегда они оказались слишком медлительными. Мучило ли его это? Возможно, но заметно не было. В последний год жизни он казался счастливым. Он ощутил божественную гармонию между замыслом и свершением. Работал много и легко. А то, что творение и признание еще не замкнулись в цепь, так это для него было дело второе. Действительно так! Клянусь и свидетельствую.
Была в Москве на переговорах выдающаяся английская актриса театра и кино Ванесса Редгрейв. Мы дружим. Она спросила: что интересного посмотреть в Москве, что нового? Я повел ее к Белову. Через каменные ворота, по захламленному двору, по скрипучей лестнице. Белов расставил картины. Актриса много повидала в жизни и в искусстве, но было заметно, что она поражена. Да она и не скрывала своего волнения. Ее оценка в тот же вечер вылилась в приглашение приехать в Лондон и оформить спектакль, инициатором и одной из исполнительниц которого она является.
Петр Белов улыбался растерянно. Он в жизни не видел столь именитых гостей у себя в мастерской. Для него внове было такое мгновенное доверие. Абсолютно не веря в реальность затеи, он благодарил ее за доброту. А она его - за искусство, за смелость, за то, что коснулся души.
Зимой, в снежный день проводили Петра Алексеевича в последний путь. Посмертно открывается его первая выставка.* Вглядитесь в его лицо, в его улыбку на картине "Вся жизнь". Я уверен, что каждый посмотревший выставку, не забудет его лица, его имени.
*Статья написана для проспекта выставки, проходившей в ЦДА им. А.А. Яблочкиной.
====================================
Ванесса Редгрейв и Сергей Юрский в ресторане «Русский самовар». Нью-Йорк, 1989 год.
В ресторане «Русский самовар».Слева — Роман Каплан, Сергей Юрский. В центре за столом — Ванесса Редгрейв. Женщина рядом с Ванессой — ее секретарша. Мужчина за столом — деловой посетитель.
Из книги Сергея Юрского «Игра в жизнь»
Фрагмент о знакомстве английской актрисы Ванессы Редгрейв с Петром Беловым:
Ванесса ненавидела капитализм. Знаменитая английская актриса приехала в СССР сниматься в американском фильме. Но куда больше фильма ее интересовал социализм. Сталинский режим и его отголоски, как всякая несправедливость, как всякое насилие, вызывали в ней ненависть. Она видела и осуждала ханжество и ложь брежневского правления . Но все это было для нее ИЗВРАЩЕНИЕМ СВЕТЛЫХ ЧЕРТ подлинного социализма. Она страстно сочувствует диссидентам. В них она видит братьев по борьбе за подлинную свободу.
Приехав в Москву, она знала целый список непокорных художников, тех, кто протестует, тех, кто страдает. Она собиралась встретиться со многими из них. Но — удивительное дело! — она не знала (или забыла? или не успела подумать?), что едет в страну, где в феврале бывают настоящие морозы. Она совершенно не позаботилась о себе. В тот день в Москве было минус тридцать. Когда мы вышли из театра, я ахнул — на госпоже Редгрейв было тонкое пальто, легкие туфли и не было головного убора. У нее ничего не было. А у меня тогда не было машины. Достать же такси в Москве было тогда… Это было как крупно выиграть в лотерею… Мои ровесники помнят, что это было такое. Я метался по улице, пытаясь остановить частника. Но частный извоз — вспомните! — в то время считался почти криминалом.
Госпожа Ванесса стояла под ледяным ветром, заметаемая снегом, и как будто не замечала этого. Она не думала о том, что может простудиться, заболеть, что сорвутся съемки. Она думала о том, как успеть сегодня вечером на дальнюю окраину Москвы, чтобы посмотреть в малюсеньком кинотеатре полузапрещенный фильм Алеши Германа.
Однажды, снова приехав в Москву, она позвонила мне и спросила: что надо смотреть в столице. Увиделись мы в клубе университета на отчаянно ярком и резком спектакле студенческой политсатиры. Рядом с Ванессой был широкоплечий приземистый старик. Ванесса оказывала ему все знаки почтения и заботы. Имя его было Джерри Хили.
Я недолго изобретал, чем бы удивить их в Москве. На следующий день повез их в тихий Ново–Ивановский переулок — в полуразрушенный дом с лестницами без перил и дверями с ободранной обшивкой. Здесь доживала последние месяцы мастерская моего друга — театрального художника ПЕТРА БЕЛОВА .
Петр Алексеевич переживал в это время (без преувеличения говорю!) вдохновенный период духовного прозрения . Он — известный декоратор, в свободное время писавший мирные пейзажи, — вдруг создал большую серию странных и страшных картин. Это были сгущенные до символов обвинения тоталитарному монстру эпохи — сталинизму. Вот иллюзорно–точно написанная, совсем как настоящая, ПАЧКА ПАПИРОС “БЕЛОМОРКАНАЛ” . Пачка разорвана. Из нее просыпались какие–то … крошки… табак, что ли… Но, если подойти поближе, вглядеться, не табак… Люди, сотни людей, втекающих внутрь этой пачки, этого незабываемого Беломоро–Балтийского канала, перемоловшего десятки, сотни тысяч жизней.
Вот САПОГИ ВОЖДЯ (сразу узнаваемые) на поле одуванчиков, где в каждом одуванчике — их бесчисленное множество — мутно просвечивают лики… лица… души растоптанных.
Вот ПАСТЕРНАК, вмурованный в стену, из которой пробились только лицо и кисть руки.
Два десятка таких картин висели в полуразрушенной мастерской главного художника Театра Советской Армии. Они были его тайной. Тайна доверялась только друзьям под обещание “ не болтать, помнить, но забыть… Забыть, но… помнить ”. Вот я и вспомнил. И привел иностранцев посмотреть на клейма жития нашего народа.
Ванесса была поражена. Джерри Хили сидел посреди комнаты на колченогом стуле и астматически тяжело дышал. Лысый смуглый череп, низко посаженная на плечи голова, внимательный остановившийся взгляд. Он напоминал замершую черепаху, выглядывающую из своего панциря .
Ужинали вместе в Доме актера. Ванесса говорила, что Белов должен привезти свои картины в Лондон, что он непременно должен оформить там какой–нибудь спектакль и вообще… проявить себя в Европе. Петя смущенно улыбался и все переспрашивал, правильно ли я перевожу, может, что путаю.
А потом, один на один, сказал, что выслушал все эти предложения, как добрую сказку на ночь. Все это настолько не совпадало с реальной жизнью и реальными возможностями, что казалось то ли наивностью, то ли насмешкой.
А потом Петя умер. Он написал еще несколько замечательных картин. Последней была такая : БЕЛОЕ СНЕЖНОЕ ПОЛЕ, следы от первого плана в глубину. Далеко–далеко человек, который уходит по этой целине. А на самом первом плане чья–то рука ДЕРЖИТ эту картинку… И рядом с ней ключи лежат… Это он сам? Картина называлась “ УХОД ” и была написана за месяц до смертельного инфаркта. Тема “ прихода Белова в Европу ” никогда больше не поднималась. Он и забыл про это.
А Ванесса не забыла. Стараниями жены Петра Марьяны и дочери Кати, стараниями друзей работы Белова превратились в передвижную выставку. Ванесса пригласила Марьяну и Катю в Англию, и картина Пети “ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ” стала маркой, символом выставки русского искусства в Лондоне. Выставка побывала во Франции, Германии, Польше, странах Балтии.
https://sergeyyursky.memorial/vanessa/
Сергей Юрский и Ванесса Редгрейв в гримерной после спектакля. Нью-Йорк, 1989. Фото Нины Аловерт.
Ванесса Редгрейв и Михаил Горбачев.
============================
Елена Луцкая: «Исход».
22 апреля 1988 года в фойе Центрального Дома актера открылась выставка. Наши вернисажи - будь то традиционные "Итоги сезона", персональные или групповые творческие отчеты, ретроспективные показы или дебюты молодежи - всегда собирают много преданных почитателей сценографии, специалистов и просто любителей театра. Но тот апрельский вечер оказался особенным.
Лучшие театральные художники Москвы, известные режиссеры, исследователи, критики вспоминали Петра Алексеевича Белова. А мимо двадцати двух картин - шли люди... Медленно, сосредоточенно, изумленно всматривались и вдумывались в увиденное. Впервые знакомились с наследием Белова. Проникаясь замыслом, узнавали личность автора. Узнав личность, входили в мир замкнутый и открытый одновременно. Замкнутый определенным тематическим кругом, подчиненный циклической форме.
Работа, начатая в 1985 году и оборванная ранней кончиной художника в году 1988-м, являет собой строго организованный цикл, своего рода мемориал былому. Не тому былому, что отодвинуто дистанциями тысячелетий. Но тому относительно недавнему прошлому (в пределах полувека), что заставило взять кисть, поманило трагическим зовом, поселилось в душе, растревожило ум и разрушило сердце. Не канули, не исчезли чужие загубленные судьбы. Да и не была ему чужой участь миллионов. Они безымянны, безличны, беззащитны. Их поглощает... коробка папирос "Беломорканал". Их лики прорастают сквозь пух одуванчиков. Их останки теснятся в хрупком теле песочных часов. Вереницы, толпы, сонмы, огражденные колючей проволокой либо обреченные на гибель под фашистскими танками. Несть числа жертвам. Нет края и конца их безмолвному хору.
Распорядитель и вершитель страшного действа непривычно разъят. Державная длань с трубкой, обшлаг френча (знакомая атрибутика...) — "благословляет" и посылает на гибель. Знакомые чугунно-черные сапоги на идиллической лужайке. Знакомые черты, тысячекратно тиражированные фотографами, ваятелями, живописцами, над черепами в замкнутом пространстве времени — в стеклянном корпусе песочных часов. Из фрагментов, "предъявленных" разными картинами, сложен единый знак злодейства, несовместимого с гением.
А что же гений? Ленинское лицо. Такое громадное на такой малоформатной "картинке": перед очередным праздником гигантский холст расстелен в мастерской. И прямо на холсте — крохотная фигурка художника и ведра краски, чтобы "подновить" черты Владимира Ильича...
Иной полюс — "Комендант особой ложи" в трауре по "отцу народов". Физиономия с признаками, явного вырождения. Одежда военного образца. Алкоголик? Доносчик? Изувер? Черносотенец? Трудно выбрать одно единственное определение. Здесь целый пласт времени. Все сошлось в этом сочинении. Пурпур пышнобархатных драпировок (действительно вроде бы позаимствованных с натуры — из убранства ряда помещений Театра Советской Армии) — издевательски-пародийный намек на штампы парадно-благолепных портретов. Репрезентативная поза модели. И взгляд сторожевого пса. Янтарный, гипнотический взгляд василиска, но все же, все же куда более одухотворенный, нежели пропитые "гляделки" хозяина.
Непредугаданно, непредсказуемо работы, датированные разными числами двух кратких лет, образуют повествование — замкнутое и открытое. Открыты зрительскому восприятию метафоры, символы, аллегории, плакатно заостренные. Белов выходит на прямую связь с аудиторией сегодняшней. Кто скажет сейчас: думал ли художник о такой встрече со своими зрителями? Понимал ли, что его картины мгновенно вступят в контакт с публикой? Не знаю, не знаю. Вряд ли...
Всю профессиональную жизнь ему сопутствовали сомнения. Довелось видеть Петра Алексеевича в макетной, на прогонах, в выставочных залах, в скромном подобии мастерской близ Солянки, разговаривать с ним очно и по телефону. Ни разу не обнаружилась в нем не то чтоб самоуверенность, но просто непререкаемая уверенность большого профессионала, искушенного знатока своего дела. Осваивая и открывая новую для себя область - тематическую картину, он тем более погружался в сомнения.
И вот встреча состоялась. Зрители не пассивно-созерцательны. Отклик возникает - сиюминутный, живой, глубоко личный. Рождается интерес, подобный реакции на литературные произведения, извлеченные из длительного небытия. Интерес, близкий жадному вниманию к образцам мемуарного, эпистолярного жанра, посвященным весьма драматическим периодам отечественной истории. В такой культурно-социальный контекст органично включается выставка, становясь своего рода изобразительной публицистикой.
Образы, сотворенные художником, в отличие от литературных - наглядны. Зримой конкретностью предопределена эмоциональная сила воздействия изображения. Белов не мечтал о будущем шумном успехе. Такой успех мог бы продлить и озарить его жизнь. Он угадывает и разделяет со своими зрителями размышления, печаль, упования, надежды. Не отсюда ли такое медлительное движение посетителей, негромкий обмен репликами меж незнакомыми людьми, душевное единение друг с другом и с картинами?
Закономерно и справедливо, что именно кабинет декорационного искусства российского Союза театральных деятелей дал первый и мощный импульс общению современников художника с его работами. Примечательно: в Ленинграде, Москве, Куйбышеве — решительно повсюду прием был одинаковым, наплыв публики — огромным, тексты в книге отзывов — восхищенными. Тысячи людей узнали Петра Белова — своеобразного художника-публициста.
...На картине — сквозь зацементированную кирпичную кладку, сквозь непроницаемость стены — могучая голова и породистая рука. Узнали? Борис Пастернак.
На картине — изможденное нагое тело, увенчанное не головой, а удостоверением личности с фотокарточкой. Орлиный нос. Светлый и властный взгляд. Барственный, чуть надменный очерк губ. Узнали? Всеволод Мейерхольд.
На картине - белый снежный покров. Сквозь непроницаемый, стылый наст, в проталине - рукописи, те самые, которые "не горят". И мученическое лицо. Оцепенение небытия и возврат к жизни. Узнали? Михаил Булгаков.
И в незаконченной картине - одной из последних, полемически названной "Грачи прилетели" в расщелине меж загаженными льдинами, в вешней воде тонут (или всплывают?) затуманенные далекие лики Марины Цветаевой, Осипа Мандельштама, Андрея Тарковского, Владимира Высоцкого. И еще мириады нечетких, словно сквозь дымы погребального костра, лиц - непризнанных, гонимых, затравленных. Российский некрополь ХХ столетия. Реквием.
...Наследие художника пришло к людям без обычных промедлений. Пришло и, надо полагать, останется фактом времени и событием художественной жизни.
==================================
Фрагмент документального фильма о возвращении Юрия Любимова в СССР "Эх, Россия, ты Россия" (1989)
https://youtu.be/7Qqazqv5cXE
=========================
Приглашаю всех в группы
«Эпоха освободительной Перестройки М.С. Горбачева»
«Фейсбук»:
https://www.facebook.com/groups/152590274823249/
«В контакте»:
http://vk.com/club3433647
=============================
"Вечный покой. Свеча". 1988
"Инфаркт". 1986
"Великий Ленин". 1985
"Чернобыль". 1986
"Глаза жены". 1988
"Одуванчики". 1987
"Проталина (Михаил Булгаков)". 1986
"Мейерхольд". 1986
"Грачи прилетели, или Апрельский пленум". 1987
"Уход". 1988
"Комендант особой ложи". 1986
"Плещеево озеро. Перееславль-залесский". 1988
"Вознесение". 1987
"Сумерки. Портрет брата". 1987 г.
"Дуэт. (Е.Максимова и В.Васильев)". 1987
"41-й год". 1987
"Пастернак". 1987
"Покрова на Нерли". 1987
"Руки над городом". 1986
"Вся жизнь. Автопортрет". 1987
"Солдатская вдова". 1972 (эскиз оформления к спектаклю по пьесе Н.Анкилова)
"Мастерская". 1982
"Родители". 1986
"Беломорканал". 1985
"Небо Москвы". 1985
"Купола". 1983
"Июнь в Щелыкове. Одуванчики". 1987
===============