Октябрь в Нью-Йорке очень хорош. Воздух, подсохший после давящего жарой и влажностью сентября, свеж и прозрачен, ветерок продувает прямые как линейка манхэттенские улицы, на небе легкие облака… А Центральный парк, в десяти минутах ходьбы от советского представительства при ООН, хорош в любую погоду.
После отъезда руководства всё как-то успокоилось, работы у переводчиков делегации стало раза в два меньше. Мы с Шурой Журавлевым «выпускали тексты», превращавшиеся в пресс-релизы представительства, ходили по делам и просто так в хорошо знакомое по прежней работе здание ООН на 42-й улице, общались с коллегами. Кино, музеи, книжный магазин Barnes and Noble и многочисленные другие возможности (в том числе, например, послушать, как Вуди Аллен играет на кларнете в Michael’s Pub на 55-й улице) довершали приятную картину.
В газетах много писали о подготовке первого за шесть лет советско-американского саммита в Женеве. Необходимость в нем, как говорится, назрела. Как не очень дипломатично говорил потом Рейган, он давно хотел встретиться с советским лидером, но они один за другим умирали (I was ready to meet but they kept dying on me).
Сегодня это может показаться странным, но в США было немало влиятельных людей, как внутри администрации, так и вне ее, которые были против проведения саммита. Об их аргументах можно составить себе представление из статьи, основанной на высказываниях Збигнева Бжезинского, упрекающего Рональда Рейгана в том, что он слишком уж рвется встретиться с Горбачевым (который «полностью соответствует формуле КГБ») и чуть ли не унижается перед советским генсеком. В ретроспективе такие аргументы и намеки на «мягкотелость Рейгана» выглядят, я бы сказал, несколько комично. Внутри администрации противником встречи был министр обороны Уайнбергер, но Рейган «мягко, но твердо» отклонил его непримиримую позицию: «Это не наш путь». (“We won’t go that way”).
Я, насколько позволял доступ к информации, следил за всем этим с большим интересом, но не ожидал, что окажусь в Женеве. Мое непосредственное начальство дало мне понять, что на женевский саммит я «не планируюсь» и останусь до конца сессии в Нью-Йорке. Значит, так тому и быть, решил я.
Но по каким-то причинам более высокое начальство решило по-своему, и числа, кажется, 12 ноября в представительство СССР при ООН в Нью-Йорке пришла телеграмма с распоряжением купить билет (как выяснилось потом, бизнес-класса) в Женеву и отправить меня туда как можно скорее. Правда, мой отлет несколько задержался по довольно странной причине: консульская группа представительства почему-то решила, что меня пустят в Женеву по дипломатическому паспорту без визы, а когда наконец выяснили, что виза нужна, пришлось оформлять ее в спешном порядке, а это дело довольно нервное. Но на самолет я успел. Это был мой первый саммит.
**
Недавно бывший посол США в СССР Дж. Мэтлок, который координировал подготовку к саммиту и настраивал президента США на встречу с Горбачевым, дал интересное интервью, где довольно подробно рассказал о том, как шла к саммиту американская сторона.
С обеих сторон были желающие устроить перетягивание каната по поводу сроков и места проведения встречи. По-разному понимали стороны и ее возможные результаты. Американцы долго — фактически вплоть до самой встречи — противились принятию какого-либо совместного документа, считая работу над ним потерей времени: дескать, главное — встретиться, познакомиться и дать импульс переговорам. Приходилось по ходу подготовки решать и множество организационных и протокольных вопросов, которые иногда приобретали самодовлеющее значение. Во всем виделось соперничество.
Мэтлок вспоминает, как уже во время саммита американская пиар-команда позаботилась о том, чтобы Рейган (в холодный и ветреный день) вышел в костюме и без головного убора встречать Горбачева, вышедшего из автомобиля в пальто и шляпе. Американская пресса писала по этому поводу, что Рейган «выглядел динамичнее». И у нас некоторые обратили на это внимание.
Мне кажется, что акцентирование подобных вещей в СМИ и в разговорах пикейных жилетов идет от непонимания сути саммитов. Правильно понятая задача любой встречи на высшем уровне — определить направление большой политики, а не соревноваться в том, какое впечатление произведет тот или иной руководитель. И надо сказать, что на каждом следующем саммите можно было констатировать, что на первый план все больше выходит содержание, а не форма.
**
Горбачев любит вспоминать, что после первой встречи один на один с Рейганом (она была довольно короткой и ее переводил – в режиме последовательного перевода – Николай Успенский) он в беседе с членами делегации назвал Рейгана «настоящим динозавром». Думаю, это произошло потому, что Рейган неожиданно пустился в рассуждения о вредоносности марксизма и идей «мировой революции». Это действительно было несколько неожиданно, потому что идеологию принято было оставлять за скобками дипломатии и переговоров на высшем уровне.
Но у Рейгана это входило в «обязательную программу» первого саммита: много лет спустя его сын Майкл рассказывал, что «отец должен был выговориться», он всю жизнь мечтал «все выложить» советскому лидеру.
Горбачев ответил, что президент ошибается, если думает, что он не спит ночами, размышляя, где бы еще устроить революцию.
И вообще Горбачев старался на этом саммите спускать идеологический момент на тормозах, в чем я убедился, оказавшись рядом с ним и членами делегации во время одного из их разговоров. Когда ветеран идеологических боев Л.М. Замятин стал педалировать эту тему и ругать Рейгана, Горбачев прервал его: «Другого президента у нас нет, его выбрали американцы».
Встреча в составе делегаций, которую я переводил, прошла в нормальной атмосфере, и высказываниях Горбачева были некоторые нюансы, на которые американцы не могли не обратить внимание. Например, когда речь зашла об Афганистане, Горбачев сказал, что «у нас нет планов там обустраиваться».
**
Что особенно запомнилось? Ну, например, момент, когда во время небольшого перерыва в переговорах в здании советского представительства вдруг погас свет. Просто вырубился – полный «блэкаут». Какая-то, как потом выяснилось, авария в женевской системе электроснабжения. Прошло, может быть, полминуты, прежде чем включился резервный генератор – и можно только представить себе, что происходило в эти секунды в головах участников саммита. Что происходило в моей – я, честно говоря, уже не помню.
Но больше всего запомнился обед в советском представительстве. Участвовали, с супругами, Горбачев, Рейган, Шеварднадзе и Шульц. Я не так часто переводил на «протокольных мероприятиях» и всегда считал перевод на них довольно каверзным делом. Сидишь на каком-то приставном стульчике, вокруг снуют официанты, которые могут и опрокинуть что-нибудь на тебя (такое случалось), не все слышно, да и тематика и лексика могут оказаться самыми неожиданными.
Главное здесь – атмосфера, «химия», как говорят американцы. О переговорных вопросах на этом обеде речи не было. Темы возникали разные. Нэнси поведала, что после покушения на Рейгана в 1981 году ему пришлось заниматься лечебной физкультурой для укрепления грудной клетки и «его грудь и плечи стали такими большими, что пришлось покупать новые костюмы». Еще она рассказывала о кампании Just Say No (Просто скажи нет – наркотикам), которую она активно продвигала. Спросила, насколько это проблема в СССР. Разговор неизбежно перешел на антиалкогольную кампанию в Советском Союзе, и кто-то, кажется Шеварднадзе, сказал, что, как бы то ни было, водка на столе есть и пить в меру не запрещается, особенно за мир между СССР и США.
- Да, – сказал Горбачев, – пьянство – это только когда пьют без тоста. (Он это и потом это часто говорил, и еще: «Не пьем, Господи, лечимся»).
И предложил тост.
У отношений между нашими странами сложная история, сказал он. Были и хорошие времена, например наша совместная борьба с фашизмом, были и плохие – эпоха холодной войны. Наверное, обе стороны несут свою долю ответственности за неудачи и обострения. Но давайте смотреть вперед, а не назад. И здесь он довольно точно процитировал Библию:
- Всему на свете свое время - время рождаться, и время умирать, время разрушать, и время строить, время разбрасывать камни, и время собирать камни…Давайте собирать камни и строить новые отношения между нашими странами.
Разумеется, это была «домашняя заготовка», и думаю, она произвела на гостей ожидаемое впечатление. Должен сказать, что меня цитата из Библии в устах Горбачева не удивила, хотя в те времена ссылаться на Священное писание было не очень принято.
В общем, первый неформальный контакт состоялся, и это в конце концов оказалось важнее, чем возникавшие в последующие годы шероховатости, в частности в отношениях первых леди, о которых любила посудачить пресса.
**
Тем временем делегации работали над совместным заявлением, которое все-таки решили согласовать и принять, вопреки первоначальным возражениям американской стороны. Думаю, Рейгана убедил Шульц. Работа продолжалась чуть ли не до утра и дипломатам, а также моим коллегам-переводчикам пришлось изрядно потрудиться.
По некоторым вопросам Горбачеву приходилось советоваться с Москвой, что, кстати, происходило и на последующих саммитах, на которых я переводил. Об этом важно напомнить потому, что сегодня его нередко обвиняют в принятии волюнтаристских решений вопреки мнению других членов руководства. Эти обвинения совершенно голословны, не подкреплены какими-либо документальными доказательствами.
Вообще у меня всегда было впечатление, что и Горбачев, и американские президенты полностью осознавали, что они работают в определенных политических рамках и должны взвешивать различные позиции внутри своих стран.
Совместное заявление, по-моему, он получилось содержательным. Главное в нем – тезис о том, что «ядерная война никогда не должна быть развязана, в ней не может быть победителя» и что стороны не будут стремиться к достижению военного превосходства друг над другом. Кстати, далеко не все в СССР и США были с этим согласны. Идеи достижения решающего военно-технического превосходства над потенциальным противником витали не только в военных кругах. Но последнее слово всегда остается за политическим руководством.
Тезис о недопустимости ядерной войны стал основой не только для активной работы на переговорах по сокращению ядерных вооружений, но и одной из основ личных отношений Рейгана и Горбачева. Неприятие ядерного оружия сближало их.
Саммит закончился довольно торжественной церемонией подписания совместного заявления. Оно и сегодня, по-моему, читается вполне актуально.
**
А в самом конце меня подстерегала еще одна «маленькая консульская неожиданность»: в консульском отделе представительства куда-то запропастился мой многострадальный паспорт. А я был включен в список пассажиров первого самолета. Ждал до последнего момента и даже дольше, не мог получить от дипломатов определенного ответа, а кортеж уже выехал в аэропорт (между представительством и женевским аэропортом максимум 15 минут езды). Что делать? Пришлось решать самому. Я сказал шоферу – «Гони!», и мы уже на подъезде к аэропорту догнали кортеж. Поднимаясь по трапу, я сообщил послу А.Ф. Добрынину, что лечу без паспорта, и, избегая неприличной лексики, объяснил почему. «Ничего страшного, – сказал он. – Родина тебя примет».
Так и оказалось.
https://www.facebook.com/pavel.palazhchenko/posts/2864049850381605
