"Я ни к кому не питаю зла и готов пожать в Москве каждую
протдаутую мне руку", — сказал корреспондентам «Известий»
Мстислав Ростропович.
Это было первое интервью, которое великий музыкант дал
советским журналистам после 1974 года — с тех пор как он
и его жена Галина Вишневская вынужденно покинули Родину.
«Мы оказались за границей без надежды увидеть родных и
близких», — сказала Галина Павловна. В 1978 году супруги были лишены советского гражданства, недавно оно восстановлено.
— Для миллионов и миллио-
нов почитателей вашего таланта
возвращение вам гражданства—
подлинный праздник. Кого же
поздравлять в первую очередь—
вас, их?
Галина Вишневская: Хочу по-
здравить советский народ — с
тем, что он дожил до того
времени, когда советское пра-
вительство начинает разговари-
вать с людьми человеческим
языком... Гражданство вообще
никогда не должно было быть
отнято. На Западе — немало
людей, которые были насильно
лишены гражданства,—как мы со
Славой, как Солженицын, Макси-
мов, Войнович, Владимов, Не-
красов. Уезжали люди, а через
несколько месяцев, вдогонку —
Указ о лишении гражданства. Что
тут вам объяснять? В те времена
это означало, что вы больше
никогда не приедете домой. У
вас отбирали дом, отбирали
родственников. Навсегда.
— В феврале вы едете в Рос-
сию? С каким чувством?
Мстислав Ростропович: Знае-
те, я никогда еще в своей жиз-
ни не испытывал более сложно-
го душевного процесса. Такого,
как испытываю сейчас, после
того как мне и моей жене воз-
вращено советское гражданство.
Первое, что мы сделаем — пой-
дем на кладбище. Мы хотим ви-
деть людей, которых потеряли
за эти 16 лет, поклониться им.
Поклониться величайшему гению
музыки Шостаковичу, с которым
мы прощались перед отъездом в
1974 году. При прощании он
сказал: «На чьих руках вы с Га-
лей оставляете меня умирать?»
Он умер на следующий год...
Поклониться Хачатуряну. Че-
ловеку, которого я бы обнял с
удовольствием... Когда мы уеха-
ли и были преданы анафеме,
Хачатурян написал сонату-фан-
тазию для виолончели соло. Ко-
нечно, о том, чтобы издать ее в
Союзе с посвящением мне, не
могло быть и речи. Но все-таки
он прислал мне один экземпляр
и написал своей рукой: «Посвя-
щаю Мстиславу Ростроповичу»...
Как-то он был в Антверпене, и я
приехал туда. Узнал, где он ос-
тановился. Прихожу в гостини-
цу. А мне говорят: велел ни в
коем случае не будить. На две-
рях номера — табличка: «Не
беспокоить». Я знаю, Арам Иль-
ич — человек восточный. Можно
напороться на его гнев. Но я на-
чал стучать кулаками. Арам
Ильич появился в домотканой
рубашке — он спал. У него глаза
стали вот такие огромные. По-
том он мне сказал, что подумал,
будто он во сне. В дальнейшее
нельзя поверить. Но я расскажу.
Он упал на колени. Он сказал:
«Слава, умоляю вас, вернитесь!
Я хочу вас видеть!» А я ему от-
ветил: «В качестве кого? В ка-
честве врага советского наро-
да?»
Моя поездка будет для меня
трудной. Я не увижу людей,
которых обожал. Я чувствую
это как свою вину. Да тот же
Аоам Ильич — незадолго перед
отъездом из России вышел я
как-то во двор. Встретил его.
Он плачет. Настоящими слеза-
ми плачет. Я говорю: «Арам
Ильич, почему вы плачете?» А
он отвечает: «Вы знаете, Сла-
ва, я послушал свои сочинения,
которые написал до 1948 года.
Если бы меня тогда не ос-
тановили. как бы я далеко
ушел». Мы, наша страна, отня-
ли гениальнейшие пооизведения
у всего мира. Недавно Галя
сделала пластинки, пела «Лели
Макбет», пела «Войну и мир».
Это шедевры. Сколько бы эти
композиторы могли еще на-
писать? ...Я не хочу особенно
много дискутировать по поводу
политики. Конечно, мы читаем
все, мы участвуем в том, что
происходит в нашей стране. Но
мы не спецы. Когда читаем, на-
жегся, что все так здорово.
Люди высказываются позитив-
но. А когда приезжают оттуда,
то говорят нам: «Стало на-
столько плохо и опасно» и т. д.
Мы хотим быть во всем че-
стными. И потому не будем
высказывать свою точку зре-
ния о том, в чем сами сомне-
ваемся, не будем высказывать-
ся ни о политике, ни об эко-
номике. Мы только молим Бога,
чтобы все обошлось бескровно.
Все обошлось хорошо.
Хочется только одного: что-
бы народ жил свободно, народ
заслуживает этого.
Г. В. Когда мы были лишены
гражданства, все было конче-
но. Мы жили в состоянии, что
никогда больше не увидим Рос-
сию. У нас здесь две дочери,
родились внуки, два внука,
Иван и Сергей. Они американ-
цы. Ездим мы, конечно, не как
советские граждане. Граждан-
ства определенного мы не бра-
ли, у нас есть швейцарские
паспорта для иностранцев, есть
паспорта Монако. Так что мы
едем в Россию как граждане
мира, но уже ке как враги на-
рода.
М. Р. Едем на свою Родину.
Г. В. Едем к себе домой.
М. Р. Кстати сказать, у меня
никогда не было ощущения,
что у меня отобрали Родину.
Отобрать Родину нельзя. Она в
душе. Отобрали возможность
приехать в эту страну, но ото-
брать Родину невозможно. Это
дано Богом. Это наша страна и
наша земля. И нет там людей,
кто может вам ее дать и кто
может у вас ее отобрать.
— Несколько деликатный во-
прос: на следующий день по-
сле того квк состоялось реше-
ние о возвращении гражданст-
ва, газета «Вашингтон пост»
опубликовала сообщение, в ко-
тором процитировано ваше,
Мстислав Леопольдович, выска-
зывание о том, что ваша жена
«ке прощает».
Г. В. Если ты сказал, что я
не прощаю, то ошибся. Я не
забываю. Плохо это или хоро-
шо, но память у меня действи-
тельно очень хорошая. Я пом-
ню всю свою жизнь. И память
дана человеку для того, чтобы
он все помнил.
— Вы великие артисты, вы
знаете, что такое слава. Пред-
ставляете ли вы, какой шквал
восторга, признательности, ува-
жения встретит вас в России?
М. р. Да, мы это понимаем.
Потому что перестройка и то
новое, что сейчас появляется,
дает возможность людям про-
явить себя. Люди не боятся.
Нужно сказать, что первое вре-
мя, когда мы здесь жили, к нам
ходили люди. Скажем, Эмиль
Гилельс. Мы с ним встречались,
но как-то подпольно, чтобы не
на виду... Как-то я прочитал
— Много уникальных деяте-
лей советской культуры оказа-
лось за рубежом. Но пустого
пространства не бывает. Кого из
нового поколения советских
музыкантов вы считаете особен-
но интересными?
М. Р. Очень много людей, с
которыми я не был близок, но
которые приходят на вершину.
Например, Софья Губайдулина.
Это человек исключительного
таланта. Я прежде не знал ни ее
сочинений, ни ее по-настоящему.
Она выдающийся композитор.
Очень сожалею, что в то время,
когда я уехал, не был по-насто-
ящему знаком с Альфредом
Шнитке. А он просто гениаль-
ный композитор. Я был знаком,
и очень счастлив, с Родионом
Щедриным — замечательный
композитор, великий компози-
тор. который слишком много, с
моей точки зрения, занимался
общественной работой. А его
нужно бы поберечь для настоя-
щего, большого творчества. Воз-
никают люди, которых в то
время я не знал. В то время не
пользовались таким успехом,
как ныне, Юрий Башмет и Воло-
дя Спиваков. Они только начина-
ли свою карьеру... Когда меня
выкинули из Большого театра,
М С Т И С Л А В Р О С Т Р О П О В И Ч :
МЫ БЫЛИ
ЧЕСТНЫМИ
И ЛЮБИЛИ
СВОИ НАРОД
письма читателей, напечатанные
в «Советской культуре». Какая-
то дама писала: «Вот сейчас на-
чинают, так сказать, заигрывать
с эмигрантами. Нам не нужны
такие, как Барышников и Ро-
стропович». Знаете знаменитый
анекдот о том, что человек то
ли украл пальто, то ли у него
украли. Фактик этот попал в
дело, и о нем все время
вспоминали, когда нужно было
справлять характеристику: кто
знает, говорили, может, там че-
го и было, не случайно же мол-
ва идет... И к Сахарову было
такое же отношение. Я обожаю
этого человека. Мы с Галей
стояли на улице в демонстра-
ции у советского посольства,
когда его отправили в Горький.
Просто стояли в толпе, плака-
ли... Мне так хотелось его об-
нять. И вот опять же судьба так
распорядилась, что не смогу я
этого сделать.
— Вы продолжаете следить
за культурной жизнью в Совет-
ском Союзе. Известно ваше вы-
сказывание о высоком уровне
музыкального образования в
СССР. Придерживаетесь ли вы и
сейчас этой оценки?
М. Р. Абсолютно да. Конечно,
система музыкального образо-
вания у нас лучшая. Это вне
всякого сомнения. Но в систе-
ме работают люди. Поэтому
иногда бывает так, что систе-
ма замечательная, а что-то не
получается.
— Если вам предложат вдруг
профессуру в Московской кон-
серватории — согласитесь?
М. Р. В консерватории я пре-
подавал больше двадцати лет,
четырнадцать из них был про-
фессором. И в Ленинградской
консерватории свыше семи лет.
Но сейчас структура жизни у
меня иная. Мне тут недавно по-
звонили из Большого, хотели,
чтобы девятнадцатого мая я ди-
рижировал «Евгением Онегиным».
А я вам покажу свой кален-
дарь. Там по девяносто второй
год включительно—включитель-
но!— каждый день расписан. И
нарушить расписание сложно.
Можно, конечно, изыскать два-
три денечка. Я не смогу утер-
петь до девяносто второго года,
чтобы не приехать еще раз на
Родину. Я и Галя будем, конеч-
но, стараться сделать это.
Свои силы и свою душу я хочу
посвятить своим соотечествен-
никам. Будем стараться при-
езжать, давать концерты, встре-
чаться с людьми. Может, сде-
лаем в будущем большие хоро-
шие вещи, оперу поставим, что-
нибудь такое, значительное.
Но сейчас это технически невоз-
можно сделать. Есть обязатель-
ства, которые не могут быть
нарушены.
— В России, на вашей даче
в Жуковке, у вас жил Алек-
сандр Исаевич Солженицын.
Вы сейчас продолжаете поддер-
живать контакт с ним?
М. Р. Поддерживаю очень
дружеские контакты, потому что
мы, как говорится, товарищи
по несчастью, и это уже ничем
неразрушимо.
— «Новый мир» опубликовал
«Архипелаг ГУЛАГ». Солжени-
цын становится одним из наи-
более печатаемых авторов.
Г. В. Однако ему еще не
вернули гражданство. Вот вы го-
ворите, что напечатан «Архипе-
лаг ГУЛАГ». Казалось бы, поче-
му не вернуть ему гражданство,
не уничтожить этот позорный
Указ о лишении его гражданст-
ва? Это говорит о том, что не
идет, а продирается демократи-
зация. Продирается сквозь сте-
ны...
М. Р. О Солженицыне. Я упо-
мянул в одном из заявлений его
имя. Вы знаете, у него особое
положение даже по сравнению с
нами, потому что, когда нас
выперли, нам в общем не было
предъявлено каких-либо обви-
нений. А Солженицыну было
предъявлено официальное обви-
нение прокуратурой.
последним пристанищем, к кото-
рому я кинулся, был театр опе-
ретты. Оркестр там был очень
плохой, не могу назвать его
академией классической музы-
ки. Я бросил клич студентам
консерватории: братцы, при-
ходите, помогите. Студенты ста-
ли помогать. И обратил я вни-
мание на одного альтиста, чер-
ненький, худенький такой, сзади
в оркестре сидел. «Слушай,—
говорю я ему.—А как ты здоро-
во играешь! Ну-ка иди сюда.
Вперед». Бот это и был Башмет.
Но совсем молодое поколение?
Его я не знаю.
— Может ли серьезное искус-
ство выжить без государствен-
ной дотации?
М. р. Думаю, серьезное ис-
кусство без государственной
поддержки вообще не может
существовать.
Г. В. А твой оркестр как су-
ществует?
М. Р. На пожертвования... Я
считаю, что без помощи госу-
дарства искусство существовать
не может. Я добиваюсь этого и
в Америке, а американцы мне
говорят: если государство на-
чнет помогать, оно начнет дик-
товать и воздействовать. Ре-
цепт дать нельзя. Нужно толь-
ко сказать: запрещать — это
значит помогать. Почему такой
наплыв рок-музыки в Советский
Союз? Потому что была она за-
прещена. Если бы не было за-
прета, то все бы шло нормаль-
но, отмирало само собой. Та-
лантливое оставалось, а осталь-
ное отмирало.
— У вашего оркестра, если я
не ошибаюсь, дефицит в полто-
ра-два миллиона долларов?
М. р. Если вас интересуют
цифры, скажу вам: при полной
продаже билетов на сумму в
два миллиона долларов. У нас
бюджет в четырнадцать мил-
лионов... А гастроли в Москву
мы покрываем нашими спонсо-
рами, потому что Советский
Союз не в состоянии оплатить
наши четыре концерта. И на
эти концерты мы получаем пол-
миллиона долларов. От спонсо-
ров.
— Вы говорили, в Союзе в
вашей программе будет Шоста-
кович. Вы «Раек» будете ис-
полнять?
М. р. нет, потому что нету
времени. Я должен показать
американскую музыку и амери-
канских исполнителей, как они
умеют исполнять русскую му-
зыку. Потому что это я считаю
своей заслугой. Начинаем пер-
вый концерт с адажио Барбера.
Я Барбера очень хорошо знал
лично, это был мой друг, у нас
с ним была переписка. Это
единственное американское со-
чинение, которое может ввести
в исполнение патетической сим-
фонии Чайковского. Патетичес-
кая симфония для меня — это
звено в цепи, потому что деся-
того мая 1974 года в моем по-
следнем концерте, разрешен-
ном в Советском Союзе, я ди-
рижировал этой симфонией. Во
втором отделении концерта ор-
кестр будет играть Пятую сим-
фонию Шостаковича. Я счи-
таю, что это сочинение — тво-
рение человеческого духа,
творение, которым Шостакович
говорит: «Я — человек». Он же
написал эту симфонию после
разгрома «Екатерины Измайло-
вой». Это выстраданная симфо-
ния. Это такая исповедь страда-
ний человеческих, что когда я
дирижирую ею, у меля слезы те-
кут. Когда я дирижирую, я ви-
жу лицо Шостаковича. Я чув-
ствую его руки, я чувствую его,
как живого.
Я не еду в Россию в качест-
ве виолончелиста. Я еду как ди-
рижер, но не сыграть не смо-
гу. Во втором концерте я сы-
граю Дворжака, будет дирижи-
ровать мой ассистент. А во
втором отделении я буду дири-
жировать симфонию другого
моего идола — Сергея Про-
кофьева. которого я близко и
очень хорошо знал. В Ленингра-
де первая программа начинает-
ся с произведения очень моло-
дого американского композито-
ра Стивена Альберта, который
написал симфонию по нашему
заказу, мы были первыми ис-
полнителями. Он получил за
нее Пулитцеровскую премию.
Мы сыграем только первую и
последнюю части, автор будет
присутствовать на исполнении.
А во втором отделении мы бу-
дем играть мою самую люби-
мую симфонию Шостаковича —
номер восемь. На втором вы-
ступлении в Ленинграде мы по-
вторим второй концерт в Моск-
ве.
— Но можно надеяться, что
когда-нибудь вами будет ис-
полнен «Раек»?
М. Р. Да, я мечтал об этом.
Но, дорогие мои, золотые мои,
мы едем туда на четыре дня!
На четыре дня после шестнадца-
ти лет! Очень это мало... А
ситуация была такой: ведь Галя
вообще не собиралась туда
ехать, а я — только как руко-
водитель оркестра. Такие планы
были до тех пор, пока не совер-
шилось этого акта — акта нашей
реабилитации...
— Опять несколько деликат-
ный вопрос: в Шер«метьево-2
заполняете декларацию, в графе
«гражданство» что вы постави-
те?
М. Р. Вы знаете, я уже за-
полнял подобную графу. Была
такая графа: «Лишались ли вы
гражданства. Если лишались, то
по каким причинам?» Написал:
лишен в таком-то году совет-
ского гражданства по причине
того, что хотели быть честны-
ми и любили свой народ.
Эту графу заполнил собствен-
норучно, остальное было напе-
чатано. Я считаю, что после этой
акции (возвращенке граждан-
ства,— Ред.) я должен часть
своих сил возвратить своему
народу. Я счастлив за всех —
за себя, за тех людей, которые
этого добились, я счастлив, что
произошло это при моей жиз-
ни. Я счастлив, что при моей
жизни я имею возможность при-
ехзть на Родину, помогать по
мере своих сил. Все деньги за
мои четыре концерта, которые
будут принадлежать мне лич-
но, я отдаю на приобретение од-
норазовых шприцев. Речь идет
о сумме в 50 тысяч долларов.
— Что вы чувствуете по от-
ношению к стране, где вы живе-
те?
М. р. Глубокую благодар-
ность, так же, как и Галя. Я не
живу в Америке, я не живу во
Франции. Я живу в той полови-
не мира, которая называется
Западом. Еще недавно это была
только половина. Но идут
новые события... в пятницу,
одиннадцатого ноября мне зво-
нят и говорят: смотрите скорее
телевизор! А я не смотрю
телевизора никакого, кроме со-
ветского. Включаю, там люди
тащут камни со стены. Берлин-
ская стена! Рушится бер-
линская стена! У нас полились
слезы. На следующее утро
я с виолончелью сел у стены и
начал играть Баха. Потому что
даже для немцев эта стена мо-
жет значить меньше, чем для
нас с Галей. У нас за эти ше-
стнадцать лет в этом мире,
западном, появилось такое ко-
личество людей, которые к нам
замечательно относились, ко-
торые помогли нам сделать
заново нашу жизнь. Я не могу
сказать, это этот Запад за-
гнивший... Я никогда не смогу
сказать этого.
Г. В. Уже и в Россия не го-
ворят этого. Что ж ты-то дол-
жен говорить?
М. Р. Берлинская стена—для
меня символ. Символ двух враж-
дующих половин планеты... С
одной стороны, как-то звучит
странно: нам возвращают граж-
данство, а мы не торопимся
схватить паспорт... Но если вы
поймете духовную сторону это-
го вопроса и техническую, то и
будет ясно, почему в своем за-
явлении, сразу после возвраще-
ния гражданства, мы сказали:
«пока... пока не можем менять
нашу жизнь». Но будут найдены
пути. Во всяком случае сейчас
найден контакт с Родиной.
Г. В. я думаю, что если бы в
России народ, правительство,
партия пришли к тому дню,
когда друг у друга все должны
попросить прощения, вот тогда
было бы дело. А пока они это-
го не сделают, так и будут топ-
таться на одном месте. Надо
очистить душу, а для этого надо
попросить друг у друга проще-
ния. Другого выхода нету.
М. Р. У меня очень твердое
ощущение: я приезжаю в Со-
ветский Союз и не имею там ни
одного врага. Я знаю людей, ко-
торые ко мне плохо относились,
но, может, они покаялись сами в
своей душе. Но нет там челове-
ка, которому я ке подал бы
руки. Нет такого человека. Ак-
ция, которая сейчас произошла,
— она все другое уничтожила.
Руку подам всем. Нель-
зя мстить за то, что признано
ошибкой. Это форма извине-
ния. Пройти через это мне бу-
дет очень трудно. Через это
возвращение. Духовно очень
трудно. Попасть в свою колыбель
и не увидеть тех людей, которые
тебя ждали там—и не дожда-
лись. Это очень трудно. Но, мо-
жет быть, выживу в конце кон-
цов.
...Самолет авиакомпании «Эр-
Франс», которым музыканты На-
ционального симфонического ор-
кестра и их художественный ру-
ководитель Мстислав Ростропо-
вич с супругой Галиной Вишнев-
ской прилетят в Москву из То-
кио, должен будет совершить
посадку в Шереметьево 11 фев-
раля в три часа сорок минут.
A. БЛИНОВ.
B. НАДЕИН.
А. Ш АЛЬНЕВ.
=======================
Приглашаю всех в группы «ПЕРЕСТРОЙКА - эпоха перемен»
«Фейсбук»:
https://www.facebook.com/groups/152590274823249/
«В контакте»:
http://vk.com/club3433647
========================
