Помню, смешанное чувство, с которым я слушал Натана: восторг и страх за него.
К тому времени мы уже ощущали, что времена меняются. Прошел апрельский 1985 года пленум ЦК, была провозглашена политика гласности. В нашей «Литературке» тоже чувствовались явные перемены, цензура стала меньше придираться, то, что вчера слетало из полосы, сегодня печаталось практически без помех. Я предложил рубрику «новое время и старые взгляды», и эти «старые взгляды» можно было теперь свободно, во всю, критиковать. Нам даже казалось, что этого мало: гласность, конечно, хорошо, да ведь, кроме нее, мало что меняется. Шутили: «Что такое перестройка? Это правда, только правда и ничего, кроме правды».
Из политбюро стали выводить замшелых партийных ретроградов, известных своим мракобесием. В июле 1985-го ушел Г.Романов, одно имя которого приводило в отчаяние ленинградскую интеллигенцию. В октябре сняли старика, председателя Совмина Н.Тихонова. В декабре, наконец, убрали московского хозяина Г.Гришина, мы в «Литературке» хорошо от него натерпелись, немало наших статей по его приказу в последний момент слетало из номера, шло в корзину. Сегодня известно, что за 1985-1986 годы Горбачев на две трети обновил состав политбюро, сменил 60 процентов секретарей обкомов, 40 процентов членов ЦК.
31 октября 1986 года из Афганистана вывели шесть полков советских войск. Война в Афганистане с самого начала воспринималась нами как безумная авантюра, оплаченная жизнью тысяч наших солдат. Но почему уходят только шесть полков? Позже откроют документы, и мы узнаем, что еще 17 октября 1985 года Горбачев на политбюро предложил закончить войну в Афганистане. Однако предложение это всячески торпедировалось. Большинство военных считало, что отказываться от Афганистана никак нельзя, иначе пострадает равновесие сил с США. Споры шли горячие. Горбачев спросил: «В каком кабинете вынесли решение, которое противоречит решению политбюро?! Все наши действия не дали никакого продвижения…». Он настоял, и 15 мая 1988 года серьезный вывод войск начался. В феврале 1989-го советские части Афганистан, наконец, оставят.
19 ноября 1986 года Верховный Совет СССР принял «Закон об индивидуальной трудовой деятельности», в действие он вступал с 1-го мая 1987 года. Это была настоящая революция, в советской экономике появился частник, еще вчера совершенно немыслимая для нас фигура, идеологический чуждая и преследуемая. Дал трещину и святое святых – наш государственный монополизм. Заложено было начало легального предпринимательства, за что при Хрущеве люди шли на расстрел.
Сперва на закрытых просмотрах, а потом и на широком экране появился великий антисталинский фильм «Покаяние» режиссера Тенгиза Абуладзе. Русский закадровый текст читал поэт Михаил Квливлидзе. Я его хорошо знал, нередко мы одновременно оказывались в переделкинском доме творчества писателей под Москвой. Миша рассказал, что картину закончили еще в 1984 году, но тут же категорически, строго-настрого, запретили и положили на полку. Однако в мае 1985-го в Тбилиси приехал кинокритик Андрей Плахов, председатель конфликтной комиссии Союза кинематографистов СССР, и попросил директора студии «Грузия-фильм» Резо Чхеидзе устроить закрытый просмотр. Плахову было известно, что об этом фильме Шеварднадзе говорил с Горбачевым. Просмотр устроили, в зале собралось двадцать особо доверенных зрителей. Видимо, по совету Плахова Чхеидзе и повез ленту в Москву. Запрет был снят.
И все-таки так прямо, не прячась, называть вещи своими именами, публично защищать Сахарова, Солженицына, Любимова, произносить запретные слова «Катынь» и «Секретные протоколы к пакту Молотова-Риббентропа», и не у себя на кухне, а на людях, в большой аудитории, тогда, в 1986 году, еще мало кто мог себе позволить.
Зал Дома кино в тот вечер то и дело взрывался бурными аплодисментами. А у выхода, в коридоре, Натана ждал белый как полотно директор Дома, спросил: «Натан Яковлевич, за что же вы меня так?». Говорят, назавтра директора вызвали в райком и устроили ему хорошую взбучку.
Однако не прошло и двух недель после доклада Натана, в горьковской квартире Сахарова установили телефон, и 16 декабря ему позвонил Горбачев, сказал, что Андрей Дмитриевич может вернуться в Москву. 24 декабря в газетах появились многочисленные снимки: вчера в Москву возвратился академик А.Д. Сахаров, на вокзале его ожидали радостные единомышленники.
Позже мы узнаем, что еще в 1985 году Андрей Дмитриевич, сосланный в Горький, попросил разрешить его жене Е.Г.Боннэр выехать в США для срочной операции на сердце. Разумеется, отказали, и началась длительная, изнурительная борьба, с мучениями, с голодовкой. 29 июля 1985 года Сахаров написал письмо Горбачеву. Значительная часть членов политбюро по-прежнему была против поездки жены опального академика, однако, Горбачев разрешил, и 12 января 1986 года в Бостоне Елену Георгиевну прооперировали. А 19 февраля Сахаров снова обращается к Горбачеву: в интервью, данном газете «Юманите», Михаил Сергеевич сказал, что в СССР нет политзаключенных. Это неправда, они есть, и их немало. Сахаров просил Горбачева содействовать их освобождению. В результате, в 1986 году был освобожден 21 политзаключенный.
Еще через некоторое время вернулся Юрий Любимов, ему было возвращено советское гражданство, стали печатать Александра Солженицына, ему тоже восстановили гражданство.
Друзья говорили Эйдельману: «Признайся, у тебя ведь заранее была информация. А ну-ка раскрой свои источники». Мы смеялись.
https://m.facebook.com/story.php?story_fbid=1779902518923544&id=100007114386459
А. Борин:
«Самое стыдное – похваляться тем, чего надо бы стыдиться»
29 ноября исполняется 20 лет со дня смерти замечательного историка и писателя Натана Эйдельмана
Этот материал вышел в № 131 от 25 ноября 2009 г.
«Речь сытого человека со стороны»
Горбачев не торопится или даже не в состоянии обуздать консервативные силы в политбюро — считали тогда многие. Но я готов был согласиться с Натаном Эйдельманом, остерегающимся скоропалительных выводов. «Я не верю в лозунг: кто не с нами, тот против нас, — говорил Натан, — я в любом случае за расширение диалога». В своем дневнике, приведя слова философа Зиновьева о том, что он отказывается участвовать в этом «спектакле», в перестройке, потому что ему «все равно Горбачев или Лигачев», ибо «пока не изменится система, с ними нельзя иметь дело», Натан записал: «Мне активно не нравится речь Зиновьева. Она построена на парадоксах, это речь сытого человека со стороны».
А если «не со стороны» и «не сытого», то во всех упреках Горбачеву Натан все равно ощущал какую-то неблагодарность, несправедливость, готовность забыть все, чем мы Горбачеву обязаны.
В это время Натан как раз закончил свою, к великому сожалению, последнюю книгу «Революция сверху в России». Перед сдачей в издательство он показал мне рукопись. Она завершалась обращением к сегодняшнему дню. «В случае (не дай бог!) неудачи, — писал Натан, — в случае еще 15—20 лет застоя, если дела не будут благоприятствовать «свободному развитию просвещения», страна, думаем, обречена на участь таких «неперестроившихся» держав, как Османская Турция, Австро-Венгрия; обречена на необратимые изменения, после которых, пройдя через тягчайшие полосы кризисов, огромные жертвы, ей все равно придется заводить систему обратной связи — рынок и демократию… Мы верим в удачу — не одноразовый подарок судьбы, а трудное движение с приливами и отливами, — но все же вперед. Верим в удачу: ничего другого не остается…»
Мне очень хотелось с ним согласиться.
Читать полностью:
https://www.novayagazeta.ru/articles/2009/11/25/40291-samoe-stydnoe-pohvalyatsya-tem-chego-nado-by-styditsya
